Когда подросток с широкой улыбкой и отличным чувством юмора исчез, Шелли долго утаивала от мачехи эту новость.

Если Лара отправляла ему чек на Рождество или на день рождения, его немедленно обналичивали – вроде как за подписью Шейна.

– Могу я с ним поговорить? – спрашивала она Шелли, у которой немедленно находилась какая-нибудь отговорка.

Лара вздыхала, мирясь с разочарованием.

– Его нет дома.

– Его никогда нет, – ворчала она.

– Подростки! – хмыкала Шелли в ответ. – Что с ними сделаешь?

Каждый раз, когда такое происходило, бабушка Шейна вешала трубку, отчасти успокоенная заверениями падчерицы в том, что с Шейном все в порядке и он занимается тем же, чем все дети. Позднее она не раз упрекала себя за то, что верила Шелли. Ей следовало проявить бо́льшую настойчивость. Но она предпочла положиться на чужие слова.

Подростки!

«Я не сомневаюсь, что Шейн захотел бы мне позвонить и поблагодарить», – говорила Лара много лет спустя.

Но ни разу этого не сделал.

Наконец, после многократных звонков такого рода, Шелли все-таки сообщила мачехе, что Шейн уехал из Реймонда и не собирается в ближайшее время возвращаться.

– Он на Аляске, – вздохнув, сказала она. – Работает там на рыболовецком судне. Ты же знаешь, он давно хотел податься в рыбаки.

История Шелли была правдоподобной, но какой-то странной. Шейн наверняка рассказал бы бабушке о своих планах.

– Мы только что говорили с ним, – продолжала Шелли. – У него все прекрасно. Ему очень нравится там. Похоже, сбылась его мечта. Я скажу, чтобы он тебе позвонил, когда мы в следующий раз будем разговаривать.

– Мне он ничего подобного не говорил, – бросила Лара пробный камень.

Шелли изобразила недоумение.

– Как это?

Лара поднажала:

– Не говорил, что рыболовство – его мечта.

– Ну с тобой он был не так близок, как с нами.

– Да я же знаю его с самого рождения! – настаивала Лара. – Он всегда хотел закончить школу, Шелли. Да ты и сама в курсе.

– Он передумал.

– Не понимаю!

– Слушай, – сказала Шелли. – Шейн очень хотел заработать денег. Поэтому и уехал. Он вернется. Я уверена.

Однако даже после этого Шейн бабушке так и не позвонил.

Он не звонил никому, только Шелли.

После окончания старшей школы Уиллапа-Хай в 1993 году Никки поставила себе две главные цели – получить диплом колледжа и переехать куда-нибудь подальше от родителей и от той жизни, которую с ними вела. Она поступила в колледж Грейз-Харбор, на отделение уголовного права. Смогла получить грант на оплату обучения. Несмотря на то, что с ней происходило, она по-прежнему смотрела в будущее с оптимизмом. Да, она была одинока и не особенно рассчитывала, что когда-нибудь станет свободной и счастливой. Но она не утратила надежду. Никки знала, что достойна большего.

А потом капля за каплей, словно из подтекающего крана, мать стала лишать ее этой надежды.

Сначала пропали вещи, в которых Никки ходила на занятия. У нее остались только старые спортивные брюки для работы на ферме. Грязные и рваные. Покажись Никки в кампусе в таком виде, она лишилась бы и тех крох достоинства, которые смогла в себе взрастить, когда на целый день уезжала из Монахон-Лэндинг.

Дальше Шелли сказала Никки, что той больше не полагается отдельная спальня наверху. Мать указала пальцем на ковер в гостиной.

– Будешь спать здесь.

Когда-то на этом месте спала Кэти.

Мать что-то задумала – Никки это знала.

Потом Шелли перестала давать ей деньги на автобус и возить в колледж.

– Мы больше не собираемся тратиться на тебя. Ты не заслуживаешь того, что мы для тебя делаем. Ты эгоистка. Неблагодарная. На этот раз мы с папой решили окончательно.

Никки могла бы заплакать. Или начать спорить. От нее ждали такой реакции, но она уже понимала, что случится дальше. У нее не было машины, а теперь и денег на проезд. Не было одежды, чтобы ходить на лекции. И никакой возможности убраться подальше от Реймонда.

Она ничего не могла поделать.

Никки оказалась в ловушке.

Шелли заставляла ее работать в саду, копать огород, таскать доски с одного места на другое. Выполнять кучу всяких бессмысленных поручений. Например, мать могла приказать ей вскопать грядку, но даже не собиралась – Никки это знала – ничего там сажать. Она вставала ни свет ни заря, и ее сразу выгоняли во двор, велев не возвращаться до самой ночи.

Время от времени мать выходила на улицу и кричала на Никки за то, что та плохо справляется с работой.

– Это все, что ты сделала за сегодня? Ленивая сука!

Ночью – в тех случаях, когда ее пускали в дом, – Никки спала на полу в гостиной, подложив под голову диванную подушку.

Когда Дэйв приезжал на выходные, то присоединялся к Шелли и осыпал Никки оскорблениями – говорил, что она ленивая, что от нее нет никакого толку и что ей давно пора найти работу.

У Никки текли по щекам слезы, но родители от этого только распалялись.

Шелли, похоже, наслаждалась плачем дочери.

– Ты должна найти работу, – повторяла она снова и снова. – Ты бесполезный кусок дерьма!

«Серьезно? – думала тем временем Никки. – Нет, правда? И как я найду работу? У меня нет машины. Нет денег. Я моюсь на улице из шланга!»

Технически она жила в доме вместе с семьей, но во всех остальных смыслах была бездомной.

Наконец она заговорила. Для этого потребовалось собрать в кулак все свое мужество, но ей было приятно. Даже очень.

– Я не могу пойти на работу! Посмотрите на меня! Мне же не в чем ходить! И я никуда не могу доехать!

«Я стала кричать на них, – вспоминала Никки тот редкий случай, когда попыталась обороняться, – и мать тут же сделала невинный вид и заявила: «Тебе надо было просто попросить у меня машину! Я и понятия не имела, что в дело в этом».

Никки становилась жестче. Ее решимость крепла с каждым днем. Однажды, когда она отказалась выполнять какое-то поручение, мать бросилась за ней по двору. Никки добежала до курятника и попыталась запереться там, но Шелли ее опередила.

«У моей мамы адреналин бушевал в крови, как у нападающего в американском футболе, и сил было столько же, – говорила Никки позднее. – Но я уже ее не боялась».

Шелли с криками набросилась на дочь и попыталась схватить ее за волосы, но Никки сопротивлялась. Мать упала на землю. Она выглядела потрясенной. Явно была в шоке. Никто никогда не давал ей отпор.