И хотя Лиза по-прежнему ворчала, в глазах появились радостные искорки. Она знала: Марина слов на ветер бросает. Раз сказала, что сделает ее красоту более яркой и неотразимой, значит, так оно и будет. Ефим действительно окажется на седьмом небе от счастья, когда увидит ее после долгой разлуки.

Она села в кресло перед висящим на стене круглым зеркалом в резной деревянной раме. Марина включила фен, взяла с туалетного столика круглую расческу и принялась за работу.

Честертон прибыл в Домодедово за десять минут до посадки принадлежащего Богомолову лайнера бизнес-класса. Оставил «Бентли» на парковке терминала для ВИП-персон, прошел в зал ожидания и встал возле панорамного окна. Отсюда открывался превосходный вид на расположенную поодаль от пары основных ворот в небо взлетно-посадочную полосу.

Среди облаков появилась крохотная серебристая точка. Честертон с интересом наблюдал, как та с каждым мгновением увеличивается в размерах, постепенно превращаясь из почти неразличимой искорки в красивый самолет. И хотя Патрик неоднократно видел, как взлетают и садятся самолеты, он и на этот раз не отрывая глаз смотрел, как турбореактивный «Гольфстрим» выпустил шасси на подлете к аэродрому и через несколько секунд, чуть приподняв нос, коснулся взлетки двумя из трех точками опоры. Хорошо различимый даже через тройной стеклопакет рев двигателей заглушил визг резины. Но он, при всем желании, не мог убрать визуальные следы контакта: быстро тающие в воздухе облачка густого белого дыма и новые жирные штрихи к исчерченному колесами бетону.

Дворецкий направился к автоматическим дверям, не дожидаясь, когда воздушная машина плавно подрулит к стеклянному куполу терминала. Честертон прислуживал в особняке, когда Моргенштейн появился там на правах зятя, и знал, как он выглядит. По этой причине Игорь Михайлович загодя предупредил слугу о постигшем Ефима несчастье, показал его свежую фотографию и вскользь обмолвился о паре сопровождающих – докторе и телохранителе. Этих было велено поселить в отдельной комнате поближе к кухне и не беспокоить по пустякам.

Патрик встретил гостей с подобающим почтением и попросил следовать за ним на автостоянку. Через полтора часа он высадил пассажиров у крыльца особняка и отогнал «Бентли» в гараж на заднем дворе.

Отформатированное сознание Моргенштейна пустило крепкие корни в мозгах Восьмого. Манекен осознавал себя им, чувствовал, как он, говорил, как он, вел себя, как он, и помнил практически все то же, что и он, за небольшими исключениями. Лаборант потрудился на славу и удалил не только воспоминания о неделе жестоких пыток, но и о том, как Арахна превратила Ефима в инкубатор для ее потомства. Встреча с проводником в подвале административного здания «Чернобыль Лэнда» – последнее, что он оставил в памяти «каштана».

Поначалу это вызывало у Восьмого вопросы, ведь он, осознав себя Моргенштейном, пытался узнать, что с ним произошло. Следуя предложенной Богомоловым легенде, лаборант пояснил, что амнезия стала результатом воздействия аномалии на тело и разум и что могло быть намного хуже, чем сильно обожженное лицо и частичная потеря памяти. Это объяснение успокоило Восьмого. Если такова цена за возможность жить дальше, значит, так тому и быть.

Восьмой поднялся по ступенькам крыльца, подождал, когда телохранитель откроет дверь, и вошел в просторный холл. Он долго стоял на одном месте и смотрел по сторонам.

Связанные с особняком воспоминания Моргенштейна всплывали в памяти и, словно красочный кинофильм, проносились перед внутренним взором. Восьмой «вспомнил», как впервые появился здесь и как познакомился с будущим тестем. Как лез из кожи вон, стараясь произвести благоприятное впечатление, прекрасно понимая, что без благословения отца Лиза ни за что не выйдет за него замуж. Выходец из бедной, по меркам Богомолова, семьи надеялся обеспечить безбедную жизнь за счет приданого жены и не хотел, чтобы из-за какого-нибудь пустяка его светлое будущее пошло псу под хвост.

На его счастье, тот день оказался благоприятным для меркантильных планов. Богомолов увидел в потенциальном зяте ум, деловую хватку и, как ему показалось, неподдельную любовь к его дочери. Все это относительно легко далось Моргенштейну. Будучи от природы талантливым артистом, он виртуозно играл придуманную себе роль, порой искренне веря всему, что он делал и говорил.

Позже Богомолов понял, как ошибся в зяте, но поезд, как говорится, ушел. Лиза любила мужа больше всего на свете, и развод для нее стал бы равносилен смерти. Жестоко обманутому тестю ничего не оставалось, кроме как тайком от дочери ненавидеть зятя и надеяться, что тот когда-нибудь проявит себя с дурной стороны. По этой причине он и назначил Ефима управляющим «Чернобыль Лэнда». В парке было полно соблазнов в виде баров с бесплатной выпивкой, казино и борделей с доступными и готовыми на все красотками.

Моргенштейн догадывался, какие чувства испытывает к нему тесть, и платил взаимностью не только Богомолову, но и его дочери. Толстая и некрасивая, она была нужна лишь как инструмент для получения доступа к фантастическому богатству. Он ненавидел Лизу всеми фибрами души и вряд ли бы долго смог изображать из себя влюбленного мужа. Ефим держался из последних сил, когда ненавистный тестюшка предложил занять пост управляющего парком. Моргенштейн с радостью ухватился за возможность сбежать от жены за тридевять земель, хотя для вида несколько дней ходил с грустной миной и печальными глазами.

Восьмой «вспомнил» историю сложных взаимоотношений, словно та произошла с ним на самом деле, и нацепил маску заботливого супруга.

– Ефимушка, любовь моя!

Топая ногами-тумбами по ступеням широкой лестницы, Лиза спустилась со второго этажа, подбежала к мужу и остановилась, как будто налетела на стеклянную стену. Она страдала близорукостью и не сразу заметила, как сильно изменился Ефим. Отец предупреждал, но она не ожидала, что это будет практически другой человек.

На мгновение Лиза подумала, что любимый погиб, а отец, не желая ее расстраивать, наплел с три короба о пластических операциях и подослал самозванца. От подобных мыслей на ее глазах выступили слезы. Сердце замерло, пропустило удар, а потом заколотилось с неистовой силой. В глубинах живота зародился леденящий внутренности холод. Она попятилась, хотела убежать в свою комнату и запереться там, но Восьмой проворковал знакомым до мурашек голосом:

– Лизунчик, ты чего? Разве так встречают дорогого супруга? Иди ко мне, я тебя обниму и нежно-нежно поцелую.

– Это правда ты, – выдохнула Лиза, прижалась к груди «мужа» и заплакала.

Испытывая свойственные Моргенштейну эмоции, Восьмой гладил Лизу по скрытым под шелком платья круглым плечам и складкам жира на спине, бормоча нежные словечки. Он чувствовал к ней лютую ненависть, презирал ее, но старательно изображал влюбленного человека. Жадность и желание жить в королевской роскоши обуревали его, чуть ли не дотла сжигая изнутри. Только деньги могли потушить этот пожар, да и то ненадолго. Ему требовался постоянный приток наличности, и ради этого