мою сказывать дюже неудобсвтенно – стыдобища одна.

– Неужели… – задохнулся Иван Царевич от догадки, его осенившей.

– С ума совсем спятил? – постучала карга по лбу кривым ногтем. – Да куды ж ему развалине-то старой со своей погремушкой! Да…

Яга в момент сдулась, сложил руки на столе, потом взяла бублик с тарелочки и принялась его печально в чай макать и обсасывать.

– Да чего случилось-то? – никак Ивану Царевичу с интересом своим сладить не удавалось, так и зудел в нем интерес тот.

– А то и случилось, – проворчала Яга, глаз не подымая. – Зовет как-то Кощеюшка: приходи, мол, Яга, еда-питье-угошенье будет, пир у меня. Так мне бы, дуре старой, сразу сообразить, с чего енто он такой вдруг добрый да обходительный стал – пьянки-то, пирами именуемые, у них со Змеем Горынычем, почитай, кажный день. Как нарежутся – спасу от них нет! Так ведь не сообразила я сразу, не раскусила подвоха, поперлась с дури в притон ихний.

Баба Яга замолчала и долго катала во рту кусок бублика, запивая его чаем из блюдца.

– Чего дальше-то было, бабусь? – поторопил Иван Царевич.

– Ась? – встрепенулась старуха. – Задумалась я, забылась. Так вот, прилетела к ним, как к людям. Ну, как водится, за стол усадили, наливать стали, байки сказывать. А как выпили значит, так Кощей отвел меня в сторонку и говорит: «Ты, Яга, не серчай шибко, токма я тебя в карты Горынычу проиграл. Долг чести – отдать надо».

– Да ну?! – раскрыл рот Иван Царевич.

– Вот те и «ну»! – огрызнулась Яга. – Вишь, чего братик родной сообразил. На кон он меня поставил! Я ему, как полагается, на пальцах-то все и разъяснила и до хаты собралась. А Змей поганый, как во хмель-то вошел, так и буянить зачал: «Подавай мол долг!» – кулаками стучит, огнем пыхает, дымищем едким душит. И ну ко мне цепляться.

– А вы?

– А что я? Я женщина слабая.

– Так он?..

– Да куда ему, кастрату трехголовому.

– Почему кастрату?

– А ты что ж, думаешь, я нахальство подобное кому спущу? Вот ентими самыми руками да под корень. – Яга выставила ручищи со скрюченными пальцами и потрясла ими. Иван Царевич только сглотнул судорожно. – Еще головы его дурные в косичку заплела, – остыла Яга, голос понизив. – Вот и весь сказ.

– Да-а, – протянул Иван Царевич, проведя ладонью по лицу.

Посидели молча.

Иван Царевич все в стол глядел. Яга нервно постукивала ногтями по столешнице, пятнышки с нее соскребала с противным хрустом. Смутилась бабка, догадался Иван Царевич и решил успокоить:

– Я понимаю вас.

– Да чего ты понимаешь? – опять взвинтилась Яга. – Али тебя когда пегасом двадцатилоктевым о трех дурных башках стращали?

– Минуло меня это дело! – отшатнулся к стене Иван Царевич, крестясь. – Бог миловал.

– Вот и помалкивай тады, – сверкнула глазами Яга. – Понимает он!.. Чаю будешь еще?

– Наливайте!

Сидят, пьют чай, пряниками-баранками хрустят. Хорошо!

– Так, значится, за Василиской идешь? – уточнила Баба Яга, губами причмокивая.

– Иду, – кивнул Иван Царевич.

– Трудное енто дело, нелегкое, – покачала головой старая карга. – Тут тебе ничем помочь не могу. Если бы змеюка проклятая – так тут, как говорится, без проблем. А Кощей… С ним мне не тягаться.

– Так чего ж мне делать?

– Домой иди.

– Угу. Вот и медведь туда же посылал, – вздохнул Иван Царевич, да поздно спохватился. Ох уж проклятый язык его!

– Постой, постой, енто какой еще медведь? – приподнялась с табуреточки Яга.

– Дык это… так, к слову пришлось.

– Енто не тот ли, что в лесу себя енералом возомнил? А при нем еще соколишка гнусный, лиса хитрохвостая да щука языкатая?

– Он, – повесил плечи Иван Царевич – надо ж было с дуру ляпнуть, а так все хорошо шло… – Врать не стану.

– И правильно делаешь. – Яга опустилась на табуреточку. – Так вот кто мне, значится, гадостей-то навалил – отвесил цельну гору.

Молчит Иван Царевич, будто чаю в рот набрал. Сидит, по столу пальцем смущенно возит.

– Ясно. Зачем?

– Чтоб совет от вас получить.

– Что-о?! – глаза у Яги стали круглее да шире блюдец.

– Совет, говорю, как Кощея известь.

– Так енто вы меня чуть заживо не изжарили, не утопили, калекой не оставили, чтоб поговорить со мной?

– Ну да, – кивнул Иван Царевич, и понял, вот теперь точно конец ему настал – сожрет его Яга и не подавится.

Только слышит, стонет Яга-то. Поднял Иван Царевич на нее глаза да и обомлел. Не стонет карга старая вовсе, а смехом давится, кулаком по столу пристукивает, так, что чашки впляс пустились.

– Ох, уморил, Ивашка! Да кому из вас мысль ента глупая в голову-то пришла?

И только Иван Царевич рот раскрыл, как остановила его Яга, ладонь сухую выставив.

– Нет, не говори. Сама знаю – медведю!

– Ваша правда.

– Ох, уморил-насмешил. Давно так не веселилась, – покачала головой Яга, утираясь передником. – Люблю добрую шутку… Ну, ладноть, а теперича о деле. Есть управа на Кощея, есть, – перегнулась Яга через стол, перейдя на шепот.

– А чего шепотом-то? – наивно спросил Иван Царевич, тоже вперед наклоняясь.

– Дурень ты молодой. Так ведь у него везде уши свои.

– Где? – огляделся по сторонам Иван Царевич, будто и вправду намеревался уши Кощеевы увидать, по стенам развешанные.

– Везде! – сделала страшное лицо Яга. – Не отвлекайся! Дважды повторять не буду.

Сосредоточился Иван Царевич как мог, лоб умно наморщил, брови на переносице сдвинул.

– Значится, слыхала я краем уха, меж собой они со Змеем по хмельному делу шептались, не бессмертен вовсе Кощей. Вынул он свою смерть из себя, на конец пристроил.

– Чего? – уточнил Иван Царевич.

– Ась?

– Конец, спрашиваю, чего?

– Конец-то? – задумалась бабка, в потолок закопченный уставившись. – А и не помню ужо. Давно дело было, да и без надобности, вроде как, помнить-то.

– Напрягись, бабусь, вспомни! – взялся упрашивать Ягу Иван Царевич. – Больно важно то.

– Напрягись! – почесала макушку карга. – Думаешь, легко так, ёшкин-батон! Годков-то мне, почитай, ужо.

– Бабуся!

– Да не помню я! Помню только на острие конца этого смерть-то его.

– Острие? – потер пальцами лоб Иван Царевич. – Стрела, что ль? Али копье?

– Брякнешь тоже! Махонькое чтой-то, потому как в яйце оно у него, – выставил указательный палец Яга.

– Как – в яйце? – моргнул Иван Царевич. – Прямо…

– Дурак ты, Ивашка, – прыснула Яга в кулачок. – В курином яйце, а может, в утином.

– Фу ты! – обмахнулся шапкой Иван Царевич. – Ты уж поточнее сказывай, бабусь. Слушай! А не игла ли то часом?

– Она! – обрадовалась Яга, припомнив наконец. – Как есть игла! А ты как догадался?

– Острая, в яйце помещается – чего ж это еще быть могёт?

– Силен ты, как я погляжу, загадки разгадывать, – прицокнула