Представители американской интеллигенции были возмущены прежде всего вопиющим надругательством над моральными идеалами, в которые они искренне верили и которые проповедовали. В своем гневном фельетоне «В защиту генерала Фанстона» Марк Твен противопоставлял Вашингтона, Линкольна и Гранта Фанстону. Он утверждал: «Его натуру всегда тянуло к моральному шлаку, как натуру Вашингтона — к моральному золоту… Он имел врожденную склонность к гнусному поведению… И вот теперь, — писал Марк Твен, — натура Фанстона… возвращается домой учить наших детей ПАТРИОТИЗМУ!… Генерал станет для молодого поколения образцом, кумиром… Что нам делать, как бороться с этой катастрофой?»

Возмущение и страхи писателя были понятны, но, кажется, что он не замечал, что и до Фанстона американцы творили злодейские преступления по отношению к «туземцам», в том числе и на американской земле. Писатель словно не желал видеть, что воспитание американцев с детства на рассказах о честности Вашингтона-ребенка, идеализация других «отцов американской нации» и всей американской общественной системы вели не только к некритическому, однобокому освещению американской истории, но и порождали обманчивую уверенность в том, что американцы, воспитанные на идеалах демократии, свободы и гуманизма, защищены ими, как непробиваемой броней, что они в принципе не способны к злодейству. Это также порождало иллюзию того, что лишь Америка является носителем высшей морали, что всякий американец добродетелен от природы. Поэтому американцы, сталкиваясь с иными народами, не получившими американского воспитания и не жившими в США, не признавали за ними права на человеческое обращение. Непризнание же за неамериканцами права на человечность автоматически вело к игнорированию моральных норм и возрождению «ассирийских» методов ведения войны. Несмотря на резкость заявлений критика Марка Твена, Генри Джеймса и других представителей творческой интеллигенции не была глубокой, а потому она не оказала заметного воздействия на общественное сознание. Моральные же пороки американского общественного сознания, проявившиеся в ходе американо-филиппинской войны, продолжали усугубляться.

Хотя не исключено, что часть деловых людей, осуждавших американо-филиппинскую войну, поступали так по моральным соображениям, антивоенные выступления некоторых из них объяснялись прежде всего тем, что их интересы не были связаны с Тихоокеанским регионом.

Выступления же ряда профсоюзов, а также левых общественных и политических организаций против войны объяснялись прежде всего их борьбой против капиталистического строя, являвшегося для них заведомо аморальным и антигуманным. В то же время ряд профсоюзов выступали за войну, исходя из чисто корыстных и меркантильных соображений. Так, профсоюз типографов объявил, что поскольку присоединение новых земель будет означать увеличение производства публикаций на английском языке, то они приветствуют войну. Поддержал войну и профсоюз стекольщиков, заявив, что население вновь приобретенных колоний будет закупать оконные стекла. За войну выступил и профсоюз железнодорожников, объяснив, что отправка американских товаров в заокеанские земли прибавит им работы. Моральные соображения отступали под конъюнктурными соображениями о возможной материальной выгоде.

В ходе покорения земель Тихоокеанского бассейна Соединенные Штаты действовали так, как они до этого поступали в ходе войн против других народов, начиная с тех, что велись против индейцев, и кончая мексиканской войной. В то же время методы, которые применяли США на Филиппинах, были обычными в колониальных войнах того времени. К таким же методам прибегали французские колонизаторы в Алжире и тропической Африке, голландские — в Индонезии, английские колонизаторы в Индии и Южной Африке в XIX веке. Как и американцы, англичане в ходе англо-бурской войны строили концентрационные лагеря, прибегали к пыткам и массовому уничтожению мирного населения.

Победа США над Испанией, захват Филиппин и других земель в Тихом океане и Карибском море вызвали новый подъем шовинистических настроений в Америке. После подписания Парижского договора в американской газете появилась картинка: на географической карте 1898 года был изображен орел с государственного герба США. Правое крыло орла касалось вновь приобретенных островов в Тихом океане, конец его левого крыла дотрагивался до Кубы и Пуэрто-Рико. Подпись под картинкой гласила: «Десять тысяч миль от одного кончика крыла до другого». Для контраста тут же была помещена другая картинка, показывающая мир, каким он был сто лет назад: тогда орел значительно меньших размеров касался одним крылом Миссисипи, а другим — побережья Атлантики. Логично было предположить, что через сто лет весь мир окажется под сенью крыльев американского орла.

Уверенность американцев в своей способности стать ведущей державой мира опиралась на свидетельства экономического и технического развития США. С 1877 по 1899 год США увеличили производство стали почти в 19 раз, добычу угля в 5 раз, добычу нефти в 6 раз. За 30 лет в США было построено 140 тысяч миль железных дорог. Больше чем в 3 раза вырос объем всевозможной промышленной продукции. В промышленность и сельское хозяйство внедрялись новые машины, технические новинки, усовершенствованные методы производства. У. Фостер напоминал изобретения второй половины XIX века, которые были «полностью или частично американскими»: «вагон-холодильник (1868 г.), телефон (1876 г.), фонограф (1877 г.). электрическая лампа (1878 г.), линотип (1880 г.), фотографическая пленка (1892 г.), гусеничный трактор (1900 г.)». В 1901 году в воздух поднялся самолет, созданный братьями Райт. Успешно развивались новые отрасли промышленности — химическая и электротехническая. К 1894 году США стали ведущей страной мира по объему промышленного производства.

Правда, время от времени экономику страны поражали циклические кризисы (в 1873, 1885. 1894 и 1907 гг.). При этом всякий раз кризис приводил к перераспределению богатства: мелкие и средние предприниматели, как правило, разорялись, большая часть богачей еще более богатела. 3/4 промышленного производства США находились в руках 445 трестов с общим капиталом в 20 миллиардов долларов. К началу XX века свыше 90 % всех богатств страны было сосредоточено в руках 10 % населения США.

Несмотря на рост рабочего класса в стране (с 1869 по 1899 год число рабочих в обрабатывающей промышленности увеличилось в 2 раза) и увеличение численности профсоюзов, в США, в отличие от многих западноевропейских стран, так и не было создано массовой социалистической партии, представленной в выборных органах власти. В отличие от Европы, где рабочий класс был главной опорой быстро растущего социал-демократического движения, среди рабочих США были широко распространены представления о той, что существовавший в стране порядок обеспечивал всей равные права и возможности для успеха. Американцы воспитывались в духе некритического отношения к основам общественно-политического устройства своей страны и уверенности в том, что они живут в «лучшем из миров».

Политическая борьба в США была поставлена в рамки удобной для правящих классов двухпартийной системы. После гражданской войны в США эта двухпартийная система строилась на сочетании соперничества и сотрудничества между республиканской и демократической партиями. Правда, после победы первого республиканского правительства А. Линкольна в гражданской войне, а затем Реконструкции Юга, проведенной республиканскими президентами Джонсоном и Грантом, на пост президента в течение долгого времени почти постоянно избирали республиканцев: 19-й — Рутерфорд Хейс (1877–1881), 20-й — Джеймс Гарфильд (4 марта—19 сентября 1881), 21-й — Честер Артур (19 сентября 1881 — 4 марта 1885), 23-й — Бенджамин Гаррисон (1889–1893), 25-й — Уильям Маккинли (4 марта 1897 — 14 сентября 1901) были республиканцами. Лишь 22-м и 24-м президентом был демократ Гровер Кливленд (1885–1889; 1893–1897). И республиканцы, и демократы последовательно проводили политику в интересах влиятельных деловых кругов США.