человек небольшого роста стоит и от страха ничего сказать не может. “Ну?” — говорит волшебница. А человек небольшого роста стоит и молчит. Волшебница исчезла. Тут человек небольшого роста начал плакать и кусать себе ногти. Сначала на руках ногти сгрыз, а потом на ногах. Читатель, вдумайся в эту басню, и тебе станет не по себе».

***

— Вы слушаете классическую музыку? В консерватории, или в записях концертов?

— Слушаю, да. Но в консерватории лет пятнадцать назад был — только в записях. В консерватории я всё время чувствовал себя неуютно — стулья скрипели, я был застенчивый мальчик и всё время боялся кашлять, потел в крахмальной рубашке… А за это время сменились носители — я ведь застал все мучения с винилом, опрыскивание его какими-то составами, чтобы пыль не садилась, бархотки, проигрыватель «Аккорд», в общем, при мне совершилась революция доступности. Но музыка — ужасно сложно явление: некоторые вещи я знаю хорошо, а сделаю шаг в сторону от того, что знаю, так выхожу совершенным невеждой. Поэтому я не знаток симфонической музыки вообще, а такой странный потребитель.

— Расскажите о Вашей любимой музыке, пожалуйста.

— Мне много что нравится — просто «музыки вообще» не бывает — есть музыка, под которую моют посуду, музыка, которую создают сами, музыка для мебели, музыка для плясок, музыка для пения. Я вот люблю Иоганна-Себастьяна Баха и песню «Кочегар».

Много это обо ме скажет?

Не думаю.

Извините, если кого обидел.

01 февраля 2013

История про то, что два раза не вставать (2013-02-01)

***

— Вы способны прощать? Вот так, ни «кого», ни «за что», а просто — простить человека?

— А это как-то само собой должно случиться. Если себя заставлять, то никакого прощения не будет, а будет соглашение, договорённость с мирозданием. Договор о перемирии. Прощение это ведь очень сложный акт — иногда его путают с забыванием. А иногда с разными другими соглашениями между людьми или с самим собой.

— А я именно о чрезмерной терпимости. Не порываю, но ведь лгу при этом?..

— Тут есть индивидуальная грань, очень существенная. Нет ничего ужаснее, чем моралист, который получил в свои руки маленькую, но власть. Например, человек может из соображений Высшей Правды каждое утро сообщать своей жене, что у неё ноги кривые. Допустим, что это будет правдой, и, более того, с каждым новым утром ситуация не изменится.

А может быть, и другое. У меня была знакомая, которая храпела во сне. Она про это знала и переживала. И вот, у неё появился молодой человек. Они медленно привыкали друг к другу, как привыкают люди, возраст которых клонится к сорока. Через некоторое время она вечером застала его за тем, что он засовывал внутрь головы беруши.

— Видишь ли, — отвечал он на немой вопрос. — Ты ночью немного… сопишь.

Тогда она поняла, что это — любовь.

Универсальных рецептов нет и не будет, вот что.

Извините, если кого обидел.

01 февраля 2013

История про то, что два раза не вставать (2013-02-02)

***

— И в каком возрасте вы окончательно поняли, что ваше призвание — писать?

— Ох. Я и сейчас окончательно этого не понял. Я довольно долго преподавал в школе, в колледже, а потом в институтах и университете. Я бы и сейчас не отказался от этого занятия. Или бы вёл какую-нибудь передачу на радио, а сочинял бы в свободное время. Но этот рынок труда забит. А так-то что, надо будет, и полы мыть буду.

— Сколько знаков вы можете написать за день? Сколько дней заняло написание самого короткого и самого длинного вашего произведения?

— Знаете, это хороший вопрос — потому что я получил хороший шанс это сформулировать для себя, задумался и стал вспоминать.

Во-первых, тексты бывают разные, одни ты любишь, а другие ненавидишь. Есть и те, что пишешь равнодушно, как работник почты, штемпелюющий конверты (я однажды видел, это очень странное зрелище). Вот короткие рассказы я писал за несколько часов. Например, я придумал рассказ «Майор Казеев», который я очень люблю, как-то зимой, стоя на углу улицы Чехова и Садового кольца, и когла минут за пять потом дошёл домой, то просто его записал. Действительно, можно написать рассказ на адреналиновом шторме, но его бы хорошо потом вычитать и отредактировать, и лучше — несколько раз. Потому как есть известная история, которую рассказывают то про Хаксли, то про Вуда, хотя, это кажется, какой-то английский наркоман, про которого написал Оруэлл. Так вот этому наркоману открылись во время трипа какие-то удивительные тайны мироздания. И он даже их записал. Проснувшись наутро, он обнаружил каракули следующего содержания: «Банан большой, но кожура еще больше».

С такими рассказами есть этот банановый риск.

С другой стороны, я однажды написал роман в двадцать шесть дней — подобно Достоевскому, и даже в те же дни. Я специально не загадывал, но так просто всё совпало.

А когда я работал в большой газете, то мне часто приходилось написать несколько рецензий общим объёмом в полосу (газетную страницу) за день, а это было почти половина авторского листа. Вот я и думаю, что пятнадцать-двадцать тысяч знаков — это нормальный выполнимый объём. Но тут есть оговорка: эти объёмы — некая абстракция: одно дело успешный человек, журналист или врач, который между делом пишет роман, другое — человек, связанный условиями договора, запродавший себя как тот же Достоевский.

Во-вторых, важно, для чего ты живёшь. Я не могу сказать, что кроме белого экрана Microsoft Word мне ничего не надо. Надо много что ещё — лениться, смотреть на небо, пойти в гости.

Да и я не уверен, что человечеству нужны от меня десять-двадцать тысяч знаков в день. Во всяком случае, я пока не вижу желающих их оплачивать.

— «Адреналиновый шторм» — очень точно и ёмко. 200/140. Но ведь в подобном состоянии писатель действительно похож на психа. Главное — не остаться в нём навсегда.

— Если это вопрос (а он не влез, и поэтому я отвечу не на него, а на такой несуществующий вопрос, который меня самого волнует). Я — за умную прозу. Если мне подпихивают какое-то безумие, то ну его в болото. Иногда (особенно в живописи и в музыке) пытаются делать вид, что безумие самоценно. Это всё неправда, и я вспоминаю тогда Джима Моррисона, что под конец жизни был весьма дурён, пел неважно, полконцерта переругивался с залом и попадал мимо нот под веществами.

В прозе