и подставили. И о бабушке, которая предпочтет отдать ее полицейским, если решит, что Лиза действительно украла балеринку. О бабушке, которая верит, что полиция не может навредить человеку – по крайней мере, сильнее, чем он сам себе уже навредил.

Илья слушает Лизу молча. Это довольно нетипично. Никто в их компании обычно не дожидается, пока другой договорит. Мысли – штука ненадежная. Они появляются внезапно и так же легко ускользают. Если хочешь высказаться, нужно делать это сразу, или мысль уйдет. Да и как можно понять, что другой закончил говорить? Поэтому Лиза старается говорить так, чтобы между ее слов нельзя было вставить и лезвие ножа. Если Илья перебьет, придется рассказывать заново, а это все равно что пересобирать пазл из тысячи деталей. Хотя Илья и не пытается перебить, Лиза тараторит все быстрее. Последние фразы о том, что телефон пришлось обменять, превращаются в скороговорку. Дослушав, Илья вдруг сообщает Лизе:

– Население Перми на момент последней переписи – один миллион пятьдесят пять тысяч триста девяносто семь человек. А на тысячу женщин приходится восемьсот шестьдесят шесть мужчин. Это значит, что мужчин в Перми… – Илья раскачивается, закатив глаза под потолок.

– Это значит, – мгновенно перехватывает мяч Лиза, – что мужчин в Перми четыреста восемьдесят девять тысяч восемьсот три, если не считать знаки после запятой.

– И каждый сотый – педофил. В странах третьего мира больше. Но даже если каждый сотый…

– Четыре тысячи восемьсот девяносто восемь человек, если не учитывать знаки после запятой.

– Пять тысяч педофилов. Город небольшой. Россия большая. Если считать всю страну…

– Шестьсот тысяч получается. Если округлить. – Лиза морщится. Она терпеть не может округлять и не одобряет такой привычки у других, но это тот момент, когда точно подсчитать невозможно. Невозможность сильнее мерзости округления.

– Сто пятьдесят тысяч из шестисот… реализуют свои намерения. – Теперь, когда все подсчитано, тон Ильи постепенно розовеет. – Но при чем тут ты, – через крохотную паузу говорит он. – И при чем тут… я…

Теперь, когда Саша неясно где, старшим в их компании стал Илья. Они никогда не обращали особенного внимания на пол, но возраст – совсем другое. Количество прожитых дней, часов, секунд крайне важно. Тебе никогда не обогнать тех, кто старше, а у них не выйдет тебе уступить. Лиза привыкла советоваться с Сашей. Исчезнувшую Сашу постепенно заменил Илья. И теперь, когда он все знает, Лизе постепенно становится очень легко.

– Лиза тоже думала, что ни при чем. Но

– что-то пошло не так

– и Лизе некуда больше было…

– Да, я понял. Везде поймают.

– Везде. В кафе

– полиция приехала.

– Да. А к старичкам

– тоже нельзя. Бабушка сдаст.

Некоторое время они молчат. Илья чуть заметно раскачивается.

– Что дальше, – вдруг говорит он.

Лиза не собиралась рассказывать ему о своем плане. Вообще не хотела говорить о нем вслух. Но за мгновение все меняется. Следующие несколько минут она раскладывает ему схему, которую едва сложила в голове.

– Безумно, – говорит он, помолчав. – Может сработать.

– Лиза останется?

– Сегодня оставайся. Но больше не приходи.

– Как скажешь. Спасибо.

– Ищи комнату родителей. На втором этаже. Там гардероб. Увидишь шубы. Сиди там. Я буду делать обход. Туда не зайду. Не должен тебя найти. Тебя здесь быть не должно. Неправильно, что ты здесь. Только я и Антон. Только мы с Антоном. Антон ушел, я должен быть один. Завтра уходи как можно раньше.

Илья вдруг ложится ничком, и Лиза понимает, что разговор окончен. Она тихо поднимается с пола и выходит за дверь, стараясь не звякнуть ключом.

Оказывается, в зале холодно – или она успела пригреться в комнате Ильи? Все тело Лизы протягивает длинной судорогой, и тут же она понимает: тело больше не принадлежит ей. Она может следить за тем, что оно будет делать, но управлять им не в силах. И сейчас тело хочет двигаться, двигаться. Разговор высвободил столько энергии, что если оно не сбросит ее прямо сейчас, то, скорее всего, взорвется, а в доме Ильи это крайне нежелательно. Неуместно.

Лиза мотается вверх-вниз по широкой лестнице, с каждым разом становясь все легче и легче, почти не касаясь пятками неприятно гладкого полированного дерева. До обхода семь минут. И они тают одна за другой.

Услышав, как выходит Илья, она едва успевает взбежать на второй этаж и найти нужную спальню. Задача непростая – дверей здесь гораздо больше, чем на первом этаже. Лиза пробует все двери подряд и наконец оказывается в подходящей комнате – в центре стоит огромная кровать, а на пороге сереет заметная даже в темноте полоса пыли. Сюда действительно давно никто не заходил. Стараясь не нарушить покой пыли, Лиза примеривается и одним бесшумным прыжком перемахивает через нее. Лиза ловкая.

В спальне тоже много дверей, и Лиза перебирает их все: душ, шкаф, туалет, шкаф, балкон, шкаф – ни одного козыря, – пока не натыкается на гардеробную, о которой говорил Илья. Ощупывая висящие в два яруса вещи, Лиза чуть слышно хихикает: здесь столько шуб, что, если за очередным палантином откроется портал в Нарнию, хватит одеть всех на свете мерзнущих фавнов. Лиза на ощупь прикрывает за собой дверь и несколько секунд просто стоит и моргает, но привыкнуть к такой темноте невозможно, так что и пытаться не стоит.

Обжигаясь о шелковые шубьи внутренности, Лиза легко сдергивает с плечиков одну, вторую, третью. Они падают на пол невесомыми облачками. Лиза забирается в центр клубка, нашаривает мех пожестче и ныряет в него. Мех чуть колет босые ноги. Восхитительное ощущение.

Перед сном Лиза должна побыть с бабушкой, обращается к ней и сегодня. Но не просто слушает, как обычно, а возражает, даже спорит. Хорошо, что бабушки нет рядом. Ей бы не понравилось то, что говорит Лиза. Бабушка жалеет Лизу, говорит, что Лиза слабая, а иногда даже плачет от страха, что вдруг умрет и Лиза останется совсем одна. Но теперь Лиза не согласна разделять этот страх. Лиза считает, что ей очень повезло. Конечно, это совершенно не значит, что бабушка должна умереть поскорее. Но волноваться о Лизе больше не стоит.

Да, Лизе сложно – она не может дружить с подходящими людьми, только с такими же, как она. Да, она не понимает этих дурацких шуток и всего этого сарказма (даже слова избегает – оно звучит словно блестящая от натянувшейся кожи, обвитая фиолетовыми венами и усеянная отвратительными наростами опухоль). Не понимает множества сложностей, которыми люди усеивают свой путь, чтобы затруднить разговор. Не понимает, зачем вообще людям нужны глупые реверансы и расшаркивания, когда можно просто сказать “да”, если тебе нравится, и “нет”, если ты чего-то не хочешь. Особенно Лиза не понимает, какой смысл раскладывать всех и вся по коробочкам, если коробочки у всех разные. Но у Лизы есть