У Петра ужасно болела голова. Он сам не верил в то, что должно было произойти: «Неужели можно оживить мертвого? Такие чудеса по силам апостолам, ученикам Христа, а отнюдь не колдунам».

– А если донна Эльвира не оживет? – тихо спросил Петр у мамбо Аджамбо.

– Тогда вы оба умрете! – ответил за Аджамбо Ильяс Ферет. Его лицо перекосилось от злости. – Вас похоронят заживо, и вы на самом деле станете живыми мертвецами!

– Не дай бог! – перекрестился Петр.

В его сердце заполз страх.

Раскапывать свежую могилу было нетрудно, и вскоре одна из лопат стукнула о крышку гроба.

– Аккуратнее! – сердито крикнул дон Диего. – Не забывайте: там тело моей дочери!

Копатели осторожно освободили гроб от земли и на веревках вытащили его из ямы. Амадо вынул из ножен кинжал и поддел им крышку. Ее сняли и опустили рядом на землю.

Эльвира лежала в гробу, как живая. Тлен не коснулся ее лица, что было удивительно при такой жаре. Мамбо Аджамбо приказала всем отойти на несколько шагов, а сама присела у изголовья, сняла хитроумно замаскированную повязку, поддерживающую челюсть мертвеца, ножом раскрыла рот покойницы и влила в него несколько капель из принесенной с собой бутылочки. Однако ничего не произошло. По указанию Аджамбо тело Эльвиры вынули из гроба и уложили на покрывало.

Аджамбо достала бубен с подрагивающими при каждом движении мелодичными колокольчиками и стала напевать какую-то песню. Слова были непонятны Петру; судя по всему, мамбо пела отнюдь не на креольском. Скорее всего, это был язык ее родины, откуда колдунью привезли сюда несколько десятилетий тому назад.

Петр всматривался в лицо Эльвиры, веря и не веря в успех мамбо Аджамбо. Он даже перестал бояться, что в случае неудачи дон Диего жестоко с ним расправится. Петру показалось, что у Эльвиры дрогнули веки. «Или мне это лишь почудилось?»

Мамбо энергичнее забила в бубен, затянула заунывный мотив, и Эльвира открыла глаза. Судя по блуждающему взгляду, она еще не воспринимала окружающую действительность. Отец с радостным криком кинулся к ней, но Аджамбо преградила ему дорогу:

– Еще рано! Имейте терпение, дон Диего!

Тот сверкнул глазами и хотел сказать ей какую-то резкость – как смеет ему указывать бывшая рабыня? Но вдруг обмяк и молча отошел в сторону.

Прошло минут десять. Эльвира полностью пришла в себя и села на покрывале:

– Аджамбо, ты? Где я? Что со мной случилось?

– Не волнуйтесь, донна Эльвира, все уже позади. Здесь ваш отец, дон Диего.

– Отец здесь? Я хочу его видеть!

Но едва дон Диего направился к ней, раздался грохот выстрелов и двое его солдат, глазевших на воскрешение мертвой, упали замертво. Амадо с проклятиями выхватил пистолет из-за пояса и выстрелил в ответ, не целясь.

– Прячьтесь за могильными плитами! – крикнул дон Диего.

Стоявший рядом с ним боец, подстреленный, рухнул на землю и захрипел, дергаясь в предсмертных конвульсиях. Петр при первых выстрелах упал на землю и успел спрятаться. Высунувшись, он увидел, как Эльвира рыдает над убитой негритянкой, держа ее голову на коленях. Дон Диего, несмотря на выстрелы, носился среди своих бойцов, призывая их сражаться до конца. Пули, летевшие со всех сторон, чудесным образом не попадали в него, и Петр догадался, что Бхекизито, устроивший эту ловушку, хочет взять дона Диего живым, чтобы отомстить ему, подвергнув нечеловеческим пыткам.

Петру уже доводилось попадать в подобные передряги, а свойственное ему от рождения хладнокровие позволяло не терять головы и действовать разумно. Судя по выстрелам, нападавших было не больше, чем оставшихся членов отряда дона Диего. Немногочисленность позволила людям Бхекизито хорошо замаскироваться на кладбище и не быть обнаруженными. Видимо, их задачей было задержать дона Диего и его бойцов на кладбище до тех пор, пока, услышав выстрелы, не подойдут основные силы. У них еще было время, и разумнее всего было немедленно бежать.

Пальба стихла – требовалось время на перезарядку, – и в их сторону тут же ринулся дон Диего с остатками своего отряда. Раздалось два выстрела, и еще двое бойцов дона Диего, раненые или убитые, упали на землю, но их предводитель уже достиг противника, нещадно орудуя саблей, которую он держал в одной руке, и индейским топориком-томагавком, сжимаемым другой. И тут ситуация резко изменилась – под ударами дона Диего и его людей нацгвардейцы Бхекизито один за другим стали падать замертво.

Петр увидел, как в нескольких шагах от него Ильяс Ферет прицелился из мушкета в спину дону Диего. Схватив лежащее на земле мачете, Петр бросился на предателя и раскроил ему голову. Но выстрел уже успел грянуть, и дон Диего упал. Сразу же вслед за этим показался Бхекизито, до этого следивший за сражением из укрытия, и с победным криком ринулся к поверженному идальго, размахивая топором.

Дальнейшее произошло в одно мгновение. Казалось, ничто не могло спасти поверженного дона Диего от мчавшегося на него огромного негра, грозно вращающего над головой оружием. Вдруг что-то прыгнуло Бхекизито на спину, впившись ему в плечо. Негр заорал от боли и, изогнувшись невероятным образом, мощным ударом обуха скинул с себя черного пса Бестию, слетевшего, словно пушинка. Сделав два шага, Бхекизито замахнулся топором на пытавшегося подняться дона Диего, но тут, казалось бы ниоткуда, перед ним вырос низкорослый Амадо и взмахнул мачете. Кровь хлынула из шейной артерии Бхекизито. Он выпустил топор, сделал по инерции еще несколько шагов, пытаясь зажать рану рукой, но, ослабев, рухнул на землю и забился в предсмертных судорогах.

Петр не видел всего этого. Решив, что дон Диего мертв, а значит, бой проигран, он бросился к Эльвире. Молодая женщина продолжала сидеть на земле возле убитой негритянки, испуганно оглядываясь по сторонам и не понимая, что происходит. Схватив Эльвиру за руку, Петр силой заставил ее следовать за ним, хоть и осознавал, что она будет ему только обузой. Без нее у него был шанс уйти, с ней же, ослабевшей после болезни, – нет. Петр не понимал, что подтолкнуло его к этому шагу, ведь он всегда ставил на первое место свою жизнь и благополучие, но какое-то сильное внутреннее чувство не позволило ему обречь Эльвиру на верную смерть.

У него не было времени размышлять над своим решением и причинами, побудившими его к этому отчаянному поступку. Сейчас им руководило лишь одно желание – бежать вместе с Эльвирой прочь, как можно дальше от этого места!

Петр не задумывался о том, куда они пойдут и есть ли у них шанс спастись? И что он будет делать дальше, не зная местности и не имея ничего, кроме окровавленного мачете, который он продолжал сжимать в правой руке, левой удерживая белую женщину, которой передалось его безумие и которая послушно следовала за ним.

Они бежали что есть силы. Добравшись до леса, они вошли туда, несмотря на то, что мрак сгустился и под кронами ничего не было видно. Идти в темноте было невозможно, да и Эльвира выбилась из сил. Им пришлось остановиться на ночлег. Беглецы не могли разжечь костер и страдали от укусов москитов. Особенно тяжело было Эльвире, ведь прежде ей не приходилось сталкиваться с такими трудностями – плотная вуаль защищала ее не хуже москитной сетки; сейчас же женщина была лишена привычной защиты. И тут Петр нашел выход, предложив Эльвире соорудить маску из нижней юбки. Боль от укусов и омерзительное гудение москитов победили ее стыдливость. Петр соорудил у нее на голове нечто похожее на тюрбан, защищавший лицо от назойливых насекомых, но затруднявший дыхание и без того тяжелым, насыщенным жаром и влагой воздухом джунглей.