О шутливых прозвищах участников студии. Летом 1920 г. во время поездки в Тарховку на дачу Дома искусств участники студии по поводу разных смешных случаев дали друг другу шутливые клички.

Меня прозвали… Lehrer Lapipel (из Буша «Макс и Мориц»), Шерфоль — Его Непостижимость герцог Шерфольский. Далее помню прозвание других: Макс, она же Максим Скуратович Скуратов — Памбэ Прембес; Мориц, она же Маврикий, архиепископ Коломенский и Тарховский, или Мориц и Фут; Гастон де Пиньяк, герцогский капельмейстер, Единственная Женщина, Молодой Утопленник и т. д.

На основе этих прозвищ вырос ряд воображаемых комических фигур, о которых молодежь писала шутливые произведения в стихах, и в прозе, и в драматической форме, подтрунивая в них и над руководителем студии, и над друг другом. Пока длились занятия, т. е. лето 1923 г., я и некоторые участники студии (обычно раз в год) встречались частным образом; раза два-три они разыгрывали специально написанную к случаю «шерфольскую» пьесу, в которой я должен был читать роль «герцога» и т. д. После 1923 г. такие встречи стали очень редки. Последняя из них была весной 1927 г., когда была разыграна пьеска «Шептала». С тех пор (не считая пяти — если не ошибаюсь — занятий над Эредиа около 1931 г.) я со своими бывшими слушателями встречаюсь только случайно и только с двумя слушательницами чаще: одна из них работает, как и я, в Публичной библиотеке, с другой я знаком домами и бываю в ее семье раза четыре в год.

Литературный журнал этой студии «Устои» можно назвать праздной забавой, но более серьезной критики он вряд ли заслуживает.

Из обвинительного заключения по делу «Об контрреволюционных кружках и антисоветских салонах»:

Лозинский Михаил Леонидович, гр-н СССР, ур. г. Ленинграда, 1876 г. р. (в протоколе ошибка, М.Л. Лозинский родился в 1886 г. — Авт.), потомственный дворянин, образование высшее, литератор, служащий ГПБ, беспартийный, женат, имеет 2-х детей арестовывался органами ГПУ в 1927.

а) Будучи связан с белоэмигрантскими кругами, группировал вокруг себя антисоветски настроенную литературную молодежь, намеренно воспитывая последнюю на переводных литературных образцах монархического направления;

б) создал из руководимой им редакционной переводческой студии, действовавшей в 1921–1923 гг. при издательстве «Всемирная литература», а/с литературный кружок «Шерфоль», входящий в систему к/р организации и ставивший себе задачей отрыв молодежи от современной советской действительности и переработку ее во враждебном пролетарской диктатуре духе;

в) руководил практической а/с деятельностью кружка, заключавшейся в издании а/с рукописного журнала «Устои», пародирующего советскую современность, и в регулярных собраниях кружка, на которых разыгрывались коллективно написанные пьесы, апологитирующие феодально-монархические устои общественной жизни, велись а/с политбеседы и пр.

…Виновным себя не признал, изобличается показаниями подследственных Владимировой и Петерсен.

В июне 1932-го жена М.Л. Лозинского Татьяна Борисовна Лозинская обратилась с письмом к Е.П. Пешковой:

Глубокоуважаемая Екатерина Павловна.

Согласно выраженному Вами желанию, спешу сообщить Вам подробности о деле моего мужа. Муж мой — Михаил Леонидович Лозинский, главн. библиотекарь Публичной библиотеки и литератор-переводчик с уже многолетним стажем (главные его работы за последние годы по заказам Московского и Ленинградского ГИЗа и изд. «Академия» были: переводы Гамлета, Тартюфа, ряда стихов Гёте и двух его юношеских пьес (вошли в юбилейное изд. сочинений Гёте), автобиография Челлини (изд. «Академия» готовит сейчас второе издание, т. к. первое очень быстро разошлось), Цвейга, Ромен Роллана (роман «Кола Брюньон»)), был арестован 20 марта 1932 г. и обвиняется, как мне дали справку, по 11 п. 58 ст. В один день с ним были арестованы две его бывших ученицы (М.Н. Петерсен и Т.М. Владимирова), а за 10 дней — тоже его бывший ученик М.Д. Бронников: учились они у М.Л. Лозинского в 1920–1922 г. в семинарии по технике стихотворного перевода, организованного при Доме искусств; семинарий состоял из 6–8 лиц. Занятия прекратились в 1923 г. за недостатком времени у руководителя. Главной работой был коллективный перевод сонетов франц. поэта Эредиа, на издание которых в 1931 г. был заключен с издательством «Академия» договор; для поправок и окончательной отделки стихов к печати участники собирались 2–3 раза у нас дома осенью 1931 г. Почему был арестован Бронников, я не знаю, но поводом для ареста моего мужа после Бронникова послужили шутливые стихи участников семинария, где под разными символическими и шуточными прозвищами воспевались участники работ и их руководитель: стихи эти были взяты у Бронникова среди других его бумаг. Символические шуточные непонятные прозвища и намеки могли возбудить подозрение: когда мой муж в 1927 г. в числе 8 человек служащих Публичн. библиотеки был арестован, то как раз часть этих же стихов, взятых при обыске, возбудили недоумение и ряд вопросов следователя, но объяснения М.Л. Лозинского его вполне удовлетворили, т к. муж был отпущен через две недели без обвинения. Муж мой, перегруженный служебной и литературной работой, ведет очень замкнутый образ жизни, и самая мысль об участии его в какой-либо организации совершенно невероятна и недопустима для всех хоть немного знающих его: вся его работа у всех на виду. Следствие окончено, приговор может быть скоро, и я боюсь, что дело, возникшее по недоразумению, может привести к тому, что талантливый человек будет оторван от любимого и нужного дела, которому он отдавал все силы. Если можете, помогите. Все, что я говорю, вполне точно и может быть проверено и подтверждено.

Искренно уважающая Татьяна Лозинская.

18.06.32[124].

Учитывая параноидальность органов, Татьяна Борисовна подчеркнула: «Символические шуточные непонятные прозвища и намеки могли возбудить подозрение».

По счастью, в бумагах М.Л. Лозинского остались необнаруженными при обыске яркие примеры этих «прозвищ и намеков» — веселые пародийные стихи, написанные студийцами и их руководителем еще в 1923 году, в ознаменование победного завершения работы над переводами Эредиа. По этому случаю студийцы устроили небольшой праздник, во время которого подарили Лозинскому плохонький советского производства бумажник.

Epigramme votive

9 мая 1923