– Ты ведь позаботился об этом?

– Да, конечно. Но я не уверен, что оно не всплывёт снова.

Роман пытался разумно обдумать все, что он увидел, но от неистовой жажды крови в голове все путалось. Перед глазами стояла сплошная кровавая пелена, сквозь которую периодически всплывало лицо Каневского – разбитое, изуродованное – до крови, до мяса. Такое, какое он ему непременно обеспечит.

– Ты поедешь к ней? – прорвался в его сознание сквозь шум в ушах голос Павла.

Поедет ли он к Арине? Вопрос показался ему странным.

– Нет.

– Нет? – в голосе Паши, редко выдававшем какие-либо эмоции, отчетливо звучало удивление.

– Нет, – повторил Роман.

– Почему? – казалось, Залесский никак не может поверить тому, что слышит.

У Королева не было желания объяснять другу то, что ему самому было очевидно. Слишком очевидно. Но он знал, что иначе Павел просто не отстанет.

– Потому что это ничего не меняет, – Роман устало потер виски, начинавшие болезненно пульсировать и пояснил, не вдаваясь в лишние подробности:

– Она мне не доверилась.

– Но ведь и ты не был с ней полностью откровенен, не так ли?

Губы Романа изогнулись в кривой, болезненной усмешке. Не в силах больше оставаться на одном месте, он стремительно поднялся с кресла и подошел к окну. Заложив руки за спину, уставился на цветущий сад внизу и медленно проговорил:

– Это другое. Я хотел ее защитить.

– Возможно, она тоже хотела тебя защитить.

– Защитить? А может, унизить? – Королев ощутил, как внутри поднимается волна гнева, щедро приправленная горечью. – Разве я нуждаюсь в защите? Нет! А если она так считает – значит, для нее я так и остался недомужчиной. Инвалидом, который годится только на то, чтобы его выгуливали, как собачку!

Павел помолчал несколько мгновений, потом все же сказал:

– Дело твое. Если тебе нравится страдать – продолжай в том же духе. Видимо, это уже вошло у тебя в привычку.

Роман резко обернулся, чтобы возразить в ответ на это возмутительное обвинение, но сказать ничего не успел. Павел уже приоткрыл дверь, и в образовавшемся просвете показалось ошарашенное лицо Кости. Он смотрел на Романа так, словно тот был восставшим из мертвых, а вовсе не из инвалидного кресла.

– Пи…ц, – вот и все, что сказал младший брат перед тем, как Роман, быстро преодолев разделявшее их расстояние, схватил его за грудки и втолкнул в комнату, захлопнув дверь за вышедшим Залесским.

Часть 2. Глава 9

– Пи…ц, – повторил Костя, глядя на Рому, и во взгляде его было одновременно столь много всего, что определить все владевшие им эмоции было просто невозможно. Но Королев отчетливо прочитал в глазах брата потрясение и то, что удивило его больше всего – чувство вины.

– Ну ты и козел… – тем временем заговорил Костя, и голос его звучал растерянно. – Я столько ночей не спал из-за тебя, а ты все это время мог ходить!

– Что значит – не спал из-за меня? – спросил Королев, нахмурившись.

– То и значит! – голос младшего брата неожиданно перешёл в крик. Шок стремительно сменился злостью. – Я винил себя в этой аварии! Сходил с ума от того, что хотел тебе все рассказать и не мог!

Роман застыл. Лицо его превратилось в неподвижную маску, и губы едва слушались, когда он коротко выдавил из себя:

– Поясни.

Схватившись за голову, Костя рухнул в кресло, на котором еще недавно сидел Рома. Сжал пальцами голову – так, словно хотел расколоть ее напополам. С губ его сорвался полустон-полурыдание. Роман стоял, не в силах пошевелиться, подспудно понимая, что, скорее всего, скажет брат, но не желая в это верить. Потому что поверить в это – все равно что умереть. Сгореть дотла.

– Это я… – срывающимся голосом начал Костя. – Я навел на тебя того водилу. Я… мне нужны были деньги. Они грозились пришить меня, если я не погашу долг.

Роман прикрыл глаза. Представил, что если замрет вот так, зажмурившись крепко-крепко и не будет видеть брата – все, что тот говорит – исчезнет. Окажется неправдой. И сам он, Роман Королев, исчезнет тоже. Со всей своей болью – просто раз! – и перестанет существовать. Но секунды шли, а он почему-то все еще дышал. Почему-то был в состоянии даже говорить.

– Ты мог попросить у меня, – голос звучал отстраненно, безжизненно. Словно принадлежал и не ему вовсе.

– Не мог! – выкрикнул Костя. – Не мог, как ты не понимаешь! Унижаться, выпрашивая у тебя деньги и видеть твой осуждающий взгляд – я больше не мог этого всего выносить!

– И ты решил, что проще меня устранить.

– Прости.

"Прости"… будто этим словом из шести букв можно было что-то исправить. Будто этим можно было отменить тот чудовищный факт, что единокровный брат желал его смерти.

Кто-то потянул его за рукав и, опустив взгляд вниз, Роман обнаружил, что Костя сполз с кресла и теперь стоит перед ним на коленях.

– Ты не представляешь, каково мне было. Я был здесь никем. Папаша меня не признавал. Даже не замечал, словно меня не существовало вовсе. А ты… ты был идеальным. Образцовый сын. Законный ребенок. Серьезный, ответственный… А я… этот ублюдок даже на смертном одре обо мне не вспомнил! А я надеялся на это до конца… Мне было ничего больше не нужно. Только услышать от него хоть раз "сын". А он, даже умирая, звал тебя! Только тебя! – руки Кости, цеплявшиеся за манжеты рубашки Ромы, дрожали. Королев видел, как судорожно двигается его кадык, когда тот сглатывает, прежде чем произнести следующее слово. Костя продолжал говорить – отрывисто, путанно, невпопад. Казалось, он с огромным трудом выталкивает из себя каждую букву, а Роман смотрел на него и почти не понимал ничего из того, что тот произносил. Только видел умоляющий взгляд серо-голубых глаз и ощущал, что это конец. Не для Кости. Для него, Романа.

– Я не был ему нужен, – бормотал Костя. – И матери не был нужен. Иначе она бы не прыгнула из окна, наплевав на меня…

– Ты был нужен мне! – не выдержал вдруг Роман. – Мне! Почему тебе этого было мало?!

– Почему ты мне об этом не говорил? – сорвался в свою очередь Костя. – Почему только отчитывал менторским тоном, словно я какое-то безмозглое животное?!

– Я показывал это, как умел! – Роман наклонился и с силой встряхнул брата за плечи. – Думаешь, если бы мне не было до тебя дела, я бы пытался тебя исправить?!

– Я не хотел, чтобы меня исправляли! Я хотел, чтобы меня любили!

– Любили ту пьяную свинью, которой ты чаще всего являлся?

– Да! – Костя скрюченными пальцами впивался в руки Романа – то ли желая причинить боль, то ли боясь отпустить от себя брата. – Ты так и не понял, что я пил, чтобы забыть о том, кто я есть. Что я играл, чтобы разбогатеть и стать тебе равным…