будет реализована и окажется вполне разумной мерой. Однако в данном случае коса нашла на камень. Вильгельм рассматривал армию как свою личную сферу ответственности, в которую не имеет права вмешиваться никто. Принц-регент выступил категорически против любых, пусть даже мелких, уступок. Поэтому, когда в феврале 1860 года военный законопроект был внесен на рассмотрение Прусского ландтага, все усилия достичь компромисса провалились. Конфликт удалось отсрочить, предоставив правительству на год дополнительные средства в обмен на обещание дальше проводить согласованную с парламентом политику. В течение этого года военная реформа была проведена явочным порядком.

Действия правительства вызвали недовольство парламентского большинства. Летом 1861 года была образована Прогрессивная партия, объединившая всех либеральных противников военной реформы. Дальнейший конфликт раскручивался по спирали: правительство вносило военный законопроект на рассмотрение нижней палаты, депутаты его отвергали, король распускал парламент, либералы одерживали на новых выборах еще более убедительную победу… Прусское королевство осталось без утвержденного парламентом (как того требовала конституция) бюджета. В результате военный конфликт перерос в конституционный — вопрос о том, кому принадлежит последнее слово в Пруссии: монарху или парламенту?

Попытки найти компромисс предпринимались с обеих сторон. Даже Роон был готов пойти на уступки оппозиционному большинству. Но только не Вильгельм I: король оставался тверд как скала и заявлял, что скорее отречется от престола, чем отступит в столь принципиальном вопросе. Естественно, желающих брать на себя ответственность за такую позицию было немного, и началась министерская чехарда. В этой ситуации имя Бисмарка стало все чаще упоминаться в берлинских правительственных и придворных кругах. Сохранившаяся с 1848 года репутация несгибаемого реакционера-монархиста в сложившихся обстоятельствах играла на руку прусскому посланнику в Петербурге. Кто, как не он, способен упорно отстаивать интересы короля? К такой мысли Вильгельма I планомерно подталкивал Роон.

Однако именно данное соображение, похоже, заставляло монарха рассматривать назначение Бисмарка в качестве последнего средства. Момент пустить его в ход еще не наступил. Согласно воспоминаниям адъютанта короля, последний уже в марте решил сделать Бисмарка главой правительства, однако тянул время: «Бисмарк уже в курсе дел во Франкфурте, Вене и Петербурге. Думаю, его надо отправить еще в Париж и Лондон, чтобы он повсюду познакомился с влиятельными людьми, прежде чем стать министром-президентом»[297]. Как бы то ни было, сам объект всех этих размышлений в конце мая обратился к королю с фактически ультимативным требованием: либо отправить его в отставку, либо принять решение о новом назначении. Это подействовало: 26 мая Бисмарк, награжденный в ознаменование своих прежних заслуг орденом Красного орла 1-й степени, был направлен посланником в Париж. На прощальной аудиенции король попросил его не обустраиваться слишком капитально; Роон также сообщал своему протеже, что тот вряд ли надолго задержится во французской столице.

Уже 1 июня Бисмарк вручил свои верительные грамоты во дворце Тюильри. Следуя указанию короля и совету Роона, он не стал перевозить сюда семью. «Посреди большого Парижа я более одинок, чем ты в Рейнфельде, и сижу здесь как крыса в пустом доме, — писал он Иоганне вскоре после прибытия. — Я ложусь в большую кровать с балдахином, длина которой равна ее ширине, и остаюсь единственным живым существом на всем верхнем этаже»[298].

В Париже Бисмарк развернул активную деятельность сразу по двум направлениям. Первое включало в себя активный обмен мнениями с французским руководством. Наполеон III прекрасно понимал, что имеет дело не просто с посланником, а с кандидатом на пост главы правительства, и уделял ему большое внимание. Собеседники изучали и аккуратно прощупывали позиции друг друга. Император французов был заинтересован в том, чтобы Пруссия стала младшим партнером его страны, Бисмарк — в том, чтобы Франция не препятствовала усилению Берлина. В начале июня прусский посланник докладывал королю, что в Париже будут согласны с любым решением германского вопроса, кроме объединения страны под скипетром Габсбургов. Он рассказывал о своей беседе с Наполеоном III, в ходе которой тот заявил, что «общественное мнение оценивает любое правительство по общему итогу его деятельности, и если оно симпатично нации, то необходимость и справедливость отдельных шагов не подвергается строгой оценке», и в Пруссии «правительство, которое даст пищу и надежду национальному направлению общественного мнения, обеспечит себе позицию над борьбой партий и будет иметь по отношению к палатам такую меру власти и свободы действий, какая необходима монархии»[299]. Возможно, Бисмарк отчасти вложил в уста императора свою собственную политическую концепцию, но его описание беседы полностью отражало реальные взгляды обоих собеседников. «Я был в положении Иосифа у жены Потифара, — рассказывал Бисмарк в письме новому министру иностранных дел графу Альбрехту фон Берсторфу в конце июня. — У него на языке были самые неприличные предложения союза, и если бы я пошел им навстречу хоть немного, он выразился бы гораздо яснее. Он пылкий сторонник планов объединения Германии, имеются в виду планы малогерманские, без Австрии»[300].

Бисмарк стремился подтолкнуть прусское руководство к активной политике в германском вопросе, одновременно умалчивая о совершенно очевидном факте, что любовь императора к Пруссии была отнюдь не платонической — взамен он рассчитывал получить территориальные компенсации на левом берегу Рейна. Естественно, Бисмарк не собирался заключать союз, который связал бы прусскому правительству руки, не давая ничего серьезного взамен. Тем более он не собирался идти на территориальные уступки французам. Поэтому в беседах с императором посланник предпочитал говорить как можно меньше, внимательно слушая своего собеседника.

За короткое время пребывания в Париже Бисмарк успел повидать и Лондон: в конце июня 1862 года он отправился на только что открывшуюся Всемирную выставку. Естественно, им двигало отнюдь не праздное любопытство. В течение недели он встретился с главой правительства Генри Джоном Темплом виконтом Палмерстоном, министром иностранных дел графом Джоном Расселом и главой консервативной оппозиции Бенджамином Дизраэли. Из этих разговоров он вынес ощущение, что английская политическая элита не заинтересована ни в активной прусской политике в Германском вопросе, ни в появлении на континенте новой державы. Российский посол в Англии граф Филипп Бруннов докладывал в Петербург, что Бисмарк встретил в Лондоне весьма холодный прием и был этим очень разочарован[301]. Неизвестно, в какой степени это утверждение соответствует действительности. Королю Бисмарк писал о том, что ведущие британские политики совершенно не разбираются в государственном устройстве Пруссии и придерживаются иллюзорных представлений о германских делах; он вынужден был открыть им глаза на то, что победа прусских либералов — коей они так жаждут — немедленно приведет к подъему немецкого национального движения и нарушению баланса сил в Центральной Европе, о сохранении которого пекутся в Лондоне[302]. Британское правительство действительно весьма благосклонно смотрело на