пошла без умолку судачить о своём житье-бытье. Констанс подумалось, не стимулирует ли уже Эфрам центры наслаждения девушки.

— И вообще, — говорила Наоми, — я повстречалась знаете с кем? С кинопродюсером? И он, понимаете, мной заинтересовался? И он хочет меня, э-э, привлечь к своему следующему фильму, а я ему, Да ладно, я ж не вчера родилась, а он: Нет, правда, я тебе назначу кастинг прямо сейчас — ты позвони моей секретарше, хорошо? И, я так скажу, я всегда предчувствовала, что так будет, я всегда знала, что мне уготована великая судьба. Мне это сказала моя гадалка. Она бросает карты и говорит: тебе-де уготована великая судьба!

Эфрам усмехнулся при этих словах.

— Я в этом тоже совершенно уверен, Наоми. Ха-ха.

Наоми продолжала лепетать:

— И, я так скажу, я всегда знала, что я какая-то особенная, даже когда не видела этого расклада карт? Вы знаете? Потому что я, э-э, я всегда чувствовала в себе талант, я его использовала, когда с клиентами, им это нравится, они это любят, я воплощаю все эти, знаете, роли, которые они просят, и у меня разные костюмы есть, и я попросту становлюсь этими персонажами, например, Эльвирой. Ну, вы в курсе, Эльвира с, ну, ТВ? И вот, значит, я притворюсь Эльвирой, у меня будут чёрные парик и платье, и они мне скажут: Да хватит нас разыгрывать, ты и есть Эльвира, ты всё это время её играла, нет? А я скажу, что нет, но у меня есть талант, и всегда был, и всякое такое...

Наконец у Эфрама остекленели глаза, а это значило, что девушке недолго осталось жить. Он оплатил счёт, взял Наоми за пухлую ручку с множеством серебряных колец, и продолжавшая весело болтать проститутка последовала за Констанс и Эфрамом наружу, через парковку, на второй этаж мотеля, в номер 77, и там Эфрам включил порноканал. Девушка не обратила особого внимания, только болтовня её перетекла немножко в иное русло: как она играла во взрослом видео, и знакома с некоторыми тамошними актрисами, и как режиссёр всегда ей говорил, что она из них единственная наделена подлинным талантом... и у неё всегда был этот талант, всегда присутствовало ощущение собственной великой судьбы...

Эфрам некоторое время забавлялся с ней в этой комнате, посылая в девушку разряды наслаждения — не очень сильные, приписанные Наоми прикосновениям Констанс. Наконец Наоми бросила лепетать, и они погрузились в ирреальный мирок. Там стоял плотный розовый туман, возникший, казалось, из ниоткуда, наполнивший комнату запахом одновременно цветочно-насыщенным и кожистым. То был островок уединения, где единственной допустимой формой одежды считалась чёрная кружевная комбинация Наоми, а единственным окном остался телеэкран, где крутилась-дёргалась пикселизованная плоть, раздавались показные вздохи и происходили деланные соития, и всё это под дешёвый хип-хоперский саундтрек; и единственным очажком постоянства в нём, если не считать клиторальных узелков, слизистых мембран и мерно хлопающих огромных грудей Наоми, являлся толстый коротышка, мастурбирующий в углу.

Он просто был там, представал как часть фона, он всегда был там, а две девушки ласкали друг друга на кровати — и проститутка, обыкновенно превосходно отмерявшая время тактами своего мысленного счётчика, с лёгким, очень лёгким удивлённым трепетом погружалась в раковину забвения, уходя от потока времени.

И фоновый коротышка был источником наслаждения и обновления, странным и божественным учредителем этой самосогласованной вселенной.

И так оно продолжалось, пока сам Эфрам не снял чары, заявив, что намерен проделать кое-что особенное... снаружи.

— Снаружи? — озадачилась девушка. Она и позабыла, что Снаружи существует. Теперь память об окружающем мире частично вернулась, потому что Эфрам позволил. Она кивнула и нахмурилась. Её охватили смешанные чувства. Она была заинтересована — из финансовых соображений, ведь появлялся повод запросить больше денег, но и встревожена, почуяв риск. — Хорошо, попробуем. Как если бы это где-нить в деревне... я в таком видео однажды снималась, и у меня хорошо получилось, мы там были как обнажённые наездницы, знаете? И, э-э...

Пока Наоми щебетала, Констанс, зная, чего хочет Эфрам, одевала девушку, улыбалась, кивала, прижималась к ней грудью, выполняла свою работу. Одновременно Констанс фокусировалась на посылаемых Эфрамом волнах наслаждения, ища в них убежища. Ей нужно было где-то скрыться, потому что упоминание про Снаружи, про место, где пройдёт Ритуал Возлияния, уничтожило её прежнюю выдержку, и она почувствовала, будто заживо сохнет изнутри, словно в ней разрастается знакомая пустота, то самое чувство, которое посещало её, когда ею пользовались немного больше должного... когда ею пользовались, а она пыталась самоизолироваться от осознания собственной вины.

Вскоре все они оделись, и вокруг появился обнажённый мир. Неприкрытая ночь заставила Наоми растерянно моргнуть, пока они брели по аллее. Наоми лепетала что-то насчёт «съёмок в деревне» и «профессионального подхода к работе на открытом воздухе», но всерьёз, разумеется, не перечила, потому что Эфрам ей бы не позволил. Эфрам сжимал невидимыми пальцами центр управления девушкой, посылая ей небольшие наказания и значительные награды.

Место, которое он загодя подметил, находилось на парковке пекарни здоровой пищи в квартале резиденций Венеции, в десяти минутах неспешной ходьбы от ресторана, мотеля или бара, или что это было, Говарда Джонсона.

Куда ни глянь, по обе стороны гравийной аллейки тянулись домики с деревянными изгородями, а во дворах росли маленькие пальмы, цитрусовые деревья и подсолнухи. Всего в трёх кварталах на запад простиралось море, и сюда доносился его слабый запах, а также — скорее надоедливый аромат какого-то летнего цветка, безуспешно взывающего во тьму об опылении. По улице полз шепоток машин, а от домов долетал слабый гомон обывателей, допивавших пиво над недогрызенными останками зажаренных на гриле кур. Они слышали их, но не видели. И их вроде бы никто не видел тоже.

Парковка пекарни с трёх сторон была огорожена цементными стенами, в асфальте просверкивала россыпь гравия. Над пустынным пространством слабо сиял единственный желтоватый фонарь, а от пекарни вообще не слышалось ни звука. Тянуло дрожжевым тестом и мелассой. От этого запаха Констанс затошнило.

Эфрам прихватил с собой большой пекарский нож, и Констанс удивилась, зачем: он впервые озаботился чем-то подобным в своих вылазках. Он как раз вытаскивал нож из чехла, когда они вышли на парковку. Девушка даже не заметила, но принялась оглядываться, нервно хихикая.

— Вау. Я думаю, всё будет о`кей. Вы знаете, я много кого видела, некоторые просто любят это делать во всяких странных местах, и я, ну вы понимаете, всех удовлетворяю, я так думаю, что это мои способности актрисы...

Констанс улыбалась, кивала и раздевала девушку: прямо