под жёлтым подслеповатым фонарём и несколькими видными сквозь смог звёздами. Эфрам заговорил, обращаясь к звёздам, сокрытым за звёздами, воззвал к Безымянному Духу на языке, смутно напоминавшем индийские наречия, но не вполне. Девушка с овечьим туповатым изумлением поглядела на него, и глаза её остановились на лезвии ножа. Она открыла рот. Потом закрыла, бросила вокруг ищущие взгляды — где одежда и сумка?

Констанс видела, что Наоми намеревается подхватить одёжки и спастись бегством. Пустота внутри Констанс пробудилась, и она чуть не предупредила девушку, но тут по ней самой ударило болью и наглой никчёмностью, ибо Эфрам наказал её, повелел: Ничего не говори. Я могу взять тебя, а не её.

Констанс даже обрадовалась бы.

Меня, а не её? Убей же меня!

Наоми сгребла одёжки и кинулась бежать. Эфрам легко поймал её, хотя и стоял поодаль. Она споткнулась и упала, вскрикнув, как маленькая девочка, разбившая колено. Эфрам дал ей подняться, а затем призвал Безымянного Духа, кем бы это существо ни было. Оно почти поддавалось визуальному восприятию, хотя и было невидимым. Казалось, клубок мглы вытеснил воздух и закружился вокруг девушки, облекая её полупрозрачной трубкой или, вернее сказать, огромными ртом и глоткой, пастью с усиками, растущими на губах, без лица и головы, в которой бы находилась эта пасть, с одной только влажной полостью, чашечкой, полной дрожащих антенн...

...и пасть сомкнулась вокруг девушки. Тяжёлые груди и живот её мгновенно опали. Незримый Дух, направляемый Эфрамом, поглотил её. Облёк Наоми с головы до ног, стиснул груди, зад, плечи и бёдра, сдавил и скрутил, словно бы выкручивая влажное полотенце. Выдавливая внутренности девушки...

...выдавливая внутренности через рот. Теперь казалось, что девушка стоит в центре маленького торнадо, и в едином пароксизме движения Наоми вывернуло наизнанку, большие и малые кости, твёрдые и мягкие ткани, все органы вылетели, вырвались, выскочили через рот в гротескном подобии акта деторождения, словно рот её превратился в вагину, а в кишках все эти годы только и вызревало, ожидая шанса высвободиться, некое чудовищное дитя. Наоми сжалась и внезапно расширилась, частично вылетев наружу через кончики пальцев, что уничтожило как сами пальцы, так и отпечатки, по которым их можно было бы идентифицировать, в подобии кроваво-красного праздничного фейерверка, частично же — через соски, ибо груди её взорвались под внезапным натиском давления морских глубин, созданного Эфрамом внутри её тела, и соски выскочили, как пробки от шампанского, а груди опорожнились, как пенные бутылки. Чрево вырвалось через вагину, а прочие внутренности — через прямую кишку. Большая часть того, что ещё оставалось от неё, включая череп, мозг и туловище, раскололась и вылетела через обретший неожиданную гибкость рот. Сто шестьдесят фунтов пульверизованной женской плоти взорвались и были поглощены воронкой Духа, как внезапно выросшим асфальтовым слоем гудронируемого шоссе. И процесс этот привёл в неистовство каждый нерв в теле Наоми, посылая Эфраму сигналы одновременно чудовищные и сладостные, канализируя ощущения осколков нервной системы девушки. Эфрам поглотил большую часть их и, придя в долгожданный экстаз, отмерил тщательно выверенную толику Констанс.

Она восприняла её на волнах жидкостных вспышек, ощущениями, превосходящими боль и переопределяющими наслаждение, и на миг насытилась, заполнив навязчивую пустоту внутри себя сокрушительным, всепоглощающим наслаждением за пределами наслаждения, испив виноподобной эссенции, выдавленной из целого человеческого существа, испив психически и на миг, пускай дразняще краткий, индукцией чьей-то цельности дополнив до утраченной целости себя самое. Тело Наоми опало, как выжатый виноград, опустилось влажной липкой тряпицей вывернутой наизнанку кожи на асфальт.

Осталась лужа крови, переломанных костей и перемолотой плоти, а ещё прядка светлых волос, точно срезанная с какого-то химерического животного шерсть.

Констанс и позабыла про взятый Эфрамом нож, пока тот не заставил её опуститься на колени рядом с останками Наоми. Пока Эфрам не взял Констанс за левую руку и не уткнул её в асфальт рядом с дымящимися останками Наоми, и тогда Констанс подумала: наконец-то он и меня собирается убить.

У Констанс не осталось сил сопротивляться, особенно сейчас, на Мокрухе, когда она была ещё пьяна Наоми, истощена прокатившимся через неё цунами ощущений. Она была послушной игрушкой вроде Гамби в руках Эфрама.

Ну пожалуйста, позволь ему меня убить. Как раз подходящее время. Но вместо этого он приложил лезвие ножа к её безымянному пальцу и отсёк его под второй фалангой.

Перепилил висящий на тоненьком клочке кожи обрубок, уткнул его в кучу, бывшую Наоми, и навесил снятое много недель назад с шеи Констанс золотое ожерелье с её именем: КОНСТАНС. Констанс не испытывала боли — он нажимал нужные мозговые кнопки, избавляя девушку от неприятных ощущений, чтобы она не потеряла сознание от шока. Но глухо отдавшийся в её теле скрежет лезвия по костяшке вернул её назад, в жуткое самоосознание, и она, будто в первый раз, увидела новыми глазами жалкую груду останков Наоми, и ей почудилось, что в самом центре кучки пульверизованной плоти она узнаёт искорёженные, сплющенные черты лица девушки, слепо глядящего на неё в ответ.

Глава 7

Окрестности Малибу

В комнате, куда бросили девушку, обстановка была довольно скудная. Всего-то — кровать, окошко, санузел с грудой салфеток вместо туалетной бумаги. Там было темно. Единственным источником света оставалась зарешечённая лампа накаливания над головой. Лампа горела тускло. Она видела, что из-под запертой двери, ведущей в холл, тоже просачивается свет, и ещё немного его исходило через дырку в стене — из соседней комнаты.

Она повернулась — поглядеть на кровать. Белья не выдали, если не считать единственной чистой белой простыни. Как в убежище. Она стояла в центре комнаты, похлопывая себя руками по бокам. Они раздели её до нижнего белья и даже одеяла не дали.

Она теперь была совершенно уверена, что ни карьера модели, ни карьера певицы ей здесь не светит.

Митч передвинул шкаф от стены, когда услышал, что в соседнюю комнату кого-то приволокли. У него появилось ощущение, что там новенькая. Было что-то в голосах — весёлые, напускно-таинственные. А потом удивлённая девушка принялась задавать вопросы, но ответов не получила.

Он видел её стоящей в центре комнаты. Хотя ночь была тёплая, девушка слегка дрожала и похлопывала себя по бокам. Высокая, стройная негритянка. Переминается с одной босой ноги на другую. Длинные ноги, изящная талия, стеклянисто отсвечивающие в неверном сиянии лампочки бёдра.

Он провозился там, у дырки, минут пятнадцать, прикладывая к отверстию то один глаз, то другой, прежде чем увидел её лицо. От узнавания у него