Новые правители, пришедшие к власти именно в связи с тем, что политика прежних, «чуждых», сюзеренов нарушала интересы населения Бадахшана, постарались укрепить свои права на власть именно опорой на местные традиции. Поэтому представители династии Ярибек-хана еще в XIX в. утверждали, что также являются потомками Александра Македонского (т. е. имеют родственные связи с прежней династией шахов-«зулкарнайнов») [Бартольд, 1965а, с. 346], несмотря на то что на самом деле предки основателя династии прибыли в Бадахшан из-под Самарканда лишь за два-три поколения до его избрания в ханы [Тарих, 1997, с. 26]. Тем не менее в результате сочетания ряда факторов (принадлежность к суфийскому ордену, претензии на родство с прежними шахами Бадахшана, избрание как аналог курултая), сам Яри-бек-хан пробыл на троне около полувека, а его потомки управляли Бадахшаном в течение многих поколений. Вопреки многочисленным попыткам завоевания, династия сумела сохранить власть вплоть до 1873 г., когда Бадахшан был окончательно присоединен к Афганистану (подробнее см.: [Кисляков, 1945, с. 107–111]).

Все рассмотренные выше примеры объединяет одна тенденция политического развития. Сначала эти регионы при разных обстоятельствах входили в состав имперских государственных образований и в течение какого-то времени добровольно или насильственно пребывали в их составе. Распад империй Чингисидов привел к постоянной смене монархов, их борьбе за престол, в результате которой страдали интересы населения регионов. Чтобы положить конец попыткам вовлечь бывшие имперские владения в борьбу Чингисидов, региональная элита просто-напросто отказывалась признавать их власть. А единственным эффективным способом выйти из-под контроля «золотого рода» являлось появление «альтернативных» правителей нечингисидского происхождения, которые тем не менее в глазах местного населения были законными, поскольку являлись его представителями и, соответственно, защищали интересы именно конкретного региона.

Таким образом, речь идет не о некоей национально-освободительной борьбе, а всего лишь о проявлениях «регионализма». В результате готовность правителей нечингисидского происхождения (т. е. узурпаторов в соответствии с чингисидскими политико-правовыми традициями) защищать интересы региона и противостоять борющимся за власть законным ханам-Чингисидам, превратилась в еще один фактор легитимации власти.

В некоторых случаях представители отдельных регионов или даже родов и племен захватывали верховную власть по иной причине, чем рассмотренная выше. В период распада имперских государств Чингисиды нередко становились ханами в каком-то конкретном регионе, при поддержке местной знати, населения, войск. Соответственно, регион начинал в какой-то мере считать хана «своим» государем, и когда монарх, стараясь реализовать свои властные амбиции, покидал этот регион и начинал борьбу за власть в соседних регионах и государствах, у местного населения возникало чувство, что хан изменил своей «родине». Оно усугублялось в тех случаях, когда хан, в случае победы, отдавал предпочтение при своем дворе не тем сановникам, которые помогли ему прийти к власти, а тем, которые признали его воцарение во вновь завоеванном регионе. Реакцией на такое отношение ханов к интересам «родины» нередко становилась узурпация власти влиятельными эмирами-нечингисидами, которые либо формально, либо фактически занимали важное место в структуре управления соответствующего региона или же «регионального» государства. Мы условно называем их «тиранами»: так в античном мире и средневековой Европе называли правителей отдельных городов и областей, пришедших к власти с нарушением порядка наследования (хотя и не обязательно они были жестокими властителями, т. е. тиранами в современном значении этого термина).

Кашгарское государство Дуглатов. Одним из ранних и достаточно ярких примеров проявления этой тенденции стало возвышение рода Дуглатов в Могулистане. Представители этого рода в конце 1340-х годов способствовали отделению восточной части Чагатайского улуса от западной и приходу к власти представителя одной из ветвей Чагатаидов – Тоглук-Тимур-хана [Бартольд, 2002б, с. 530]. Однако уже на рубеже 1350–1360-х годов новый монарх, а затем и его сын Ильяс-Ходжа начали борьбу за восстановление единства Чагатайского улуса – естественно, под собственной властью [Натанзи, 2007, с. 66–80] (см. также: [Нагель, 1997, с. 118 и след. ]). Следствием этой политики стали постоянные походы обоих правителей в Мавераннахр, участие в междоусобной борьбе чагатайских кланов, породнение Тоглук-Тимура с местной знатью и, соответственно, возвышение при нем именно мавераннахрских сановников – в ущерб его первым сподвижникам из Могулистана.

Дуглатский эмир Пуладчи, собственно и сделавший Тоглук-Тимура ханом, занимал при этом монархе пост улус-бека (верховного главнокомандующего, аналогичный должности бекляри-бека в Золотой Орде и постордынских государствах и амир ал-умара в Средней Азии). Пока он сохранял этот пост, Дуглаты мирились с ханской политикой, однако вскоре после его смерти его брат Камар ад-Дин умертвил нового хана Ильяс-Ходжу б. Тоглук-Тимура со всем его семейством (было убито 18 царевичей) и вскоре захватил всю полноту власти в Могулистане. Формальным поводом для его мятежа против хана (согласно летописным источникам), послужила якобы обида этого могущественного эмира на то, что Ильяс-Ходжа после смерти Пуладчи решил передать пост амир ал-умара своему малолетнему сыну Худайдаду, а не самому Камар ад-Дину – следующему по старшинству брату [Мирза Хайдар, 1996, с. 61] (см. также: [Бартольд, 1943, с. 66; Караев, 1995, с. 53; Пантусов, 1910, с. 181; Султанов, 2006, с. 181–182; Юдин, 2001а, с. 129]).

Однако не приходится сомневаться, что реальной причиной узурпации Камар ад-Дина стало пренебрежительное отношение Ильяс-Ходжи к интересам Могулистана и в первую очередь самого клана Дуглатов. И как только хан потерпел серьезное поражение от эмиров Мавераннахра в так называемой грязевой битве (1865 г.), Камар ад-Дин воспользовался его ослаблением и расправился с ним [Йазди, 2008, с. 38–40] (см. также: [Бартольд, 2002б, с. 530; Ру, 2007, с. 52]).[102] Поскольку вместе с ханом были убиты практически все его сыновья (уцелел лишь один Хызр-Ходжа, происхождение которого, впрочем, тоже вызывает сомнение), в Могулистане не осталось законных претендентов на трон, Камар ад-Дин имел возможность узурпировать верховную власть. Реализовать ее было не сложно среди прочего в связи с тем, что традиции ханской власти в этом регионе были еще сравнительно недавними, и представление о Могулистане как о ханстве не успело закрепиться в сознании населения. Вероятно, именно поэтому Камар ад-Дин, хотя и претендовал на верховную власть, ханский титул принимать не намеревался.

Естественно, его намерения вызвали негативную реакцию как в самом Могулистане, так и за его пределами. Против узурпатора выступили другие могульские эмиры, равные ему по статусу и вполне обоснованно считавшие, что имеют не меньше прав на власть [Йазди, 2008, с. 62; Мирза Хайдар, 1996 с. 62] (см. также: [Караев, 1995, с. 54]). В то же время против Камар ад-Дина начал действовать Амир Тимур – фактический правитель Мавераннахра, который с 1370 по 1390 г. организовал не менее семи походов против самозваного правителя Могулистана. Формально Тимур действовал от имени своего подставного хана Суюргатмыша и преследовал цель восстановить в Могулистане власть «золотого рода», так бесцеремонно захваченную узурпатором. Неслучайно в тимуридской историографической традиции Могулистан и его население презрительно именовалось «джете», т. е. разбойники, грабители [Юдин, 2001а, с. 103][103] – несомненно имелись в виду не личные качества могулов, а их мятеж против законной власти ханов Мавераннахра и их амир ал-умара Тимура. Примечательно, что Амир Тимур, по-видимому, учел неудачный опыт хана Ильяс-Ходжи и поначалу не стал пытаться навязать Могулистану «чуждого» Чингисида или хотя бы наместника родом из Мавераннахра: одержав первую победу над Камар ад-Дином, он передал всю полноту власти другому могульскому эмиру – Кепек-Тимуру. Однако региональный фактор уже был задействован, и вскоре новый наместник тоже восстал против властителя Мавераннахра, что вызвало новый поход Тимура в 1371 г. [Йазди, 2008, с. 73; Караев, 1995, с. 55].