– Ты пьян. Перестань, пока…

– Пока – что? Ты своих дружков кликнешь? Или полиция придет меня арестовывать?

Он встал, разведя руки в стороны:

– Кто-нибудь видел тут полицию? И кто мне тут может сказать, что хорошо, а что плохо? – Он ткнул пальцем в Фарида. – Мне надо знать, выйду я отсюда один или нет. У тебя есть ответ, Фарид?

Парень промолчал.

– Есть множество методов заставить тебя говорить. Все они более или менее долгие. Времени здесь у нас вроде бы полно, но парадокс заключается в том, что времени-то как раз и не хватает. Следовательно, я вынужден прибегнуть к самому короткому и самому болезненному методу.

Он взял пластмассовую вилку и сунул ее в огонь. Вилка затрещала. Теперь он смотрел на меня:

– Тебя мне тоже надо было обездвижить, Большой Начальник. Иначе ты мне ничего не дашь сделать. Знаешь, я никогда не причиню зла безвинному. Но Фарид не безвинен. Пусть он скажет, что у него было в багажнике фургона. Твой пес тоже не был безвинен. Он вовсе не такой уж ангел. Он стащил то, что ему не принадлежало. Я просто восстанавливаю справедливость.

– Сейчас же прекрати и освободи нас. С помощью твоей бреши мы найдем выход. Не переступай нового барьера.

– Барьеры? А ты не заметил, что их уже давно не существует? И хотел бы я знать, какой выход ты найдешь.

Пластик начал плавиться, и Мишель принялся поворачивать вилку, пока она не превратилась в раскаленный шар. Швы у него на ладони странно поблескивали, и это придавало руке какой-то синтетический, чудовищный вид.

У Фарида так сильно дрожал голос, что он еле выдавил из себя:

– Ты что… ты что делаешь?

Мишель вдруг обернулся и вздрогнул. Подняв маску к потолку, он отложил вилку и, поежившись, потер себе плечи:

– Мне надо выйти отсюда… И быстрее. Пока не…

Он застыл на месте, глядя себе под ноги. Этот момент тянулся бесконечно. Вдруг он нагнулся к Фариду и ткнул раскаленным пластиковым шариком между звеньями цепи, прямо ему в грудь. Слух резануло отвратительное шипение паленого мяса. Фарид закричал. Я рванулся из своей цепи, пока меня не сразила боль.

– Перестань! О господи, прекрати!

Мишель стоял, выпрямившись, широко расставив ноги, и громко сопел. Я опустил глаза, вид раскаленной вилки, вонзившейся в тело, был нестерпим. Надо было как-то реагировать, чтобы прекратить эту пытку. Но я был скован цепью. Мне оставался только голос, и я кричал и спорил. Мишель не слушал. В его безумном мире меня не существовало.

– Ты должен заговорить. Упорствовать бесполезно. Я тебя убью, Фарид. Что бы ни случилось, я тебя все равно убью.

Фарид всхлипывал, кашлял, задыхался. Белки его глаз закатились, он был близок к обмороку. Я извивался как дьявол и орал. Мучась собственным бессилием, я ясно, в деталях вспомнил сцену убийства Пока. Фарид понемногу пришел в себя и, хрипя, еле слышно твердил, что невиновен, а Мишель швырял ему в лицо пачки банкнот:

– А эти деньги, это что такое, а?

Фарид чуть качнулся, раскаленная вилка не отставала – видно, вошла в кожу. Он сплюнул кровь – наверное, прикусил себе язык или щеку. Мне хотелось умереть. Десять раз умереть. А Мишель оставался невозмутимым.

– Прекрасно. Тогда на этот раз я поинтересуюсь твоим горлышком.

Он взял вторую вилку и сунул ее в огонь.

– Я тебя уничтожу. Клянусь, после того как я вобью вот это в твою башку, я тебя порежу на куски, если ты не заговоришь. А из твоей шкуры сделаю себе сапоги.

Глаза у Фарида вылезли из орбит, он снова закричал. Сквозь цепь было видно, как его ногти впились в металл. Мишель опять обернулся, погрозил кому-то в темноте кулаками и, зарычав, принялся неистово скрести себе шею. Огонь плясал на его заляпанной грязью маске. Пластик второй вилки потек. Мишель покрутил кистью, словно нанизывал мясо на вертел. Я не сомневался, что ему это нравилось. В глубине души ему нравилось причинять страдания.

– Ты предпочитаешь левый глаз или правый? А может, оба?

Я бы отвернулся и не смотрел, но у меня не было такой возможности. В этот момент я бы предпочел вовсе не существовать. Фариду все же удалось выдавить из себя:

– Я… спас тебе жизнь. Помнишь сталактиты? Помнишь?

– Все, что ты тогда сделал, – это продлил мои мучения.

Он встал и поднес раскаленную вилку к лицу Фарида. Парень расплакался. Мишель подносил руку все ближе, она уже была в нескольких сантиметрах от глаза.

– Хорошо! Хорошо, я все расскажу! Только перестань!

Мишель колебался, сопя, как дикий зверь. Если победит инстинкт – парень пропал. Тогда я опять заорал что было мочи, заклиная его выслушать Фарида. Он обернулся, посмотрел на меня долгим взглядом и снова вернулся к своей жертве:

– Мы тебя слушаем. И учти: в твоих же интересах ничего не упустить.

У нас есть два слоя сознания: один может себя обнаружить только выбросом адреналина, другой способен понимать математику, языки, суть возникновения Вселенной. Цивилизация существует для того, чтобы подавлять первый слой и выявлять второй.

Личные заметки Жонатана Тувье (1993)

Фарид дышал часто и шумно. Сил у него уже не было, и он слабо мотнул головой в мою сторону:

– Мне жаль, Жонатан, но тут есть много такого, что… тебе вряд ли понравится.

У меня сжалось горло.

– Говори, – сказал я, – говори всю правду…

Он устало откинул назад голову и уставился в потолок:

– Это началось лет пять назад… В четырнадцать лет я бросил школу и больше туда не ходил. Бо́льшую часть времени я проводил в сквернейших кварталах Лилля. Чаще болтался по Южному Лиллю, по Рубе и Туркуэну, по самым грязным местам в самой грязной компании. Там я начал баловаться наркотой, воровать скутеры, авторадио, бумажники…

Его монолог то и дело прерывался кашлем и слезами, зубы у него стучали. Временами я понимал, что он теряет сознание, но, помолчав, он продолжал в полубреду:

– Я впутывался в дурные дела, меня засасывало, как в водоворот, и выплыть я не мог. Вместе с двумя взрослыми приятелями я занялся грабежом домов. Мы крали все, что можно было продать. Телевизоры, микроволновки, холодильники, садовый и домашний инструмент, даже машинки для стрижки. Это оказалось нетрудно, и дело у нас пошло. Однажды один из моих приятелей подключил меня к дьявольской затее. Несколько недель назад он повстречал какого-то типа, и тот за изрядную сумму предложил ему нехитрую сделку в Аннеси…

Он взглянул на меня полными слез глазами, и мне почудилось, что меня сейчас вырвет.

– Ты попал в точку, когда сказал о разбое. И я почувствовал, что пропал. Ты прав, это я тогда явился в твой дом, четыре года назад. Тот тип, он… он специально велел избить собаку.