– Как за оползнем в пещере?

– Примерно.

Он посмотрел на меня:

– Мы по камину не спускались… Я помню галерею. Ну, там, где копал Мишель… Я ему хотел задать кучу вопросов, но он меня остановил: «Никаких вопросов, если хочешь получить деньги». Я не соображал, что делаю. Сколько же мы спускались – может, полчаса? И тут он велел все сложить, и мы пошли наверх. Я не понимал, зачем вообще ему нужен. Все это барахло он смог бы перетащить и сам. Может, ему не хотелось десятки раз ходить туда-сюда? Четыре руки все же лучше, чем две… Когда мы вернулись в шале, был уже вечер. Я измотался и смертельно устал. Он положил меня спать в одной из комнат хижины и сам улегся рядом. Мы спали не раздеваясь, даже перчаток не снимали, настолько было холодно. И ни о чем не говорили. Утром, очень рано, мы снова вышли. На этот раз я должен был нести ящик с пилой… Он тоже тащил какой-то мешок, но я не знал, что там. Да и не хотел знать, плевал я на все это. Сделать работу, забрать деньги и уйти… Хотя, если подумать, там вполне могли быть цепи и железная маска…

Он покачал головой и сплюнул кровь пополам с желчью.

– На следующий день я отдыхал. Он оставил меня одного и сказал, что у него еще есть кое-какая работа и он вернется через пару дней. У меня была постель, обогреватель и консервы, чтобы пожрать. Даже маленький радиоприемник. Я не могу читать, но для денег это не важно. И оба дня я потратил на то, чтобы считать и пересчитывать свои десять тысяч евро. Я замерзал, но мне было хорошо. Понимаете? Что плохого я сделал? Я помог какому-то чокнутому типу перетащить вещи под землю, правда неизвестно куда. В этом не было ничего странного.

Мишель уже едва сдерживался. Он схватил острый камень и замахнулся, словно хотел ударить Фарида по лицу:

– Ничего странного?

Фарид отвернулся и зажмурился. Но удара не последовало.

– И ты смог разглядеть железную маску? – спросил Мишель. – А взрывчатки или еще чего-нибудь такого в шале не заметил?

– Нет, нет… А маска и цепи… я не был в курсе, не знаю… Я начал задавать себе вопросы только на четвертый день, когда он открыл багажник пикапа. Там лежал какой-то большой тюк, что-то завернутое в тряпку и замотанное скотчем. Вы его видели на фото. Этот тюк мы несли вдвоем и…

Он замолчал и снова застонал.

– В тюке было тело, да?

– Думаю, нет. По форме тюк напоминал тело, но уж больно легкое и в какой-то странной позе, словно скрюченное. Нет, точно не тело, но что-то в нем было нехорошее. Да я и не пытался дознаться, что там такое. К моей жизни это отношения не имело. Я ходил по горам с незнакомым человеком, мы лазили в какую-то дыру, сгружали там всякое барахло, и я оказался при деньгах. Это все.

– А какое было число?

– Девятнадцатое февраля.

Я задумался. Что-то тут не вязалось.

– Девятнадцатое… А меня похитили двадцать пятого. А тебя, Мишель?

– Примерно тогда же.

– И это…

– Нет, нет, – отозвался Фарид. – Я знаю, о чем вы подумали. О трупе в галерее? Я не его спускал девятнадцатого. С одной стороны, он должен был быть гораздо тяжелее, а с другой – он был совсем еще свежим, когда Мишель его нашел. Его убили не раньше утра того дня. Нет, штука, завернутая в тряпку и замотанная скотчем, – это было что-то другое.

Он дрожал от холода.

– Дайте договорить, надо же все-таки договорить… Мы спустили вниз этот тюк, и тут меня охватила паника, сам не знаю почему… И он мне показал мусорный мешок, набитый бабками. Моими бабками. Девяносто тысяч евро. Вы знаете, что такое держать в руках девяносто тысяч евро?

– Сгорают за пять минут. Продолжай.

– Он оставил мешок там и сказал, что через несколько дней он будет моим. Тюк мы спустили как есть, не распаковывая, и поднялись наверх. Я оглянулся на мешок с деньгами и размечтался… Сто тысяч евро…

Он пристально посмотрел на кучку красного пепла.

– Меня снова оставили одного в шале, на этот раз на пять дней. Я колебался: удрать или нет? Сбежать в лес со своими десятью тысячами евро и исчезнуть в неизвестном направлении.

– Но ты же не сбежал.

Фарид заплакал. Мишель наклонился и схватил его за волосы:

– Да плевать мне на все твои сожаления и слезы. Слишком поздно. Давай дальше.

– Все произошло… в тот самый день, двадцать пятого февраля. Он сказал, что это последний день и что к вечеру я получу деньги. Часов в пять утра мы сели в пикап и снова поехали к лесу. Остановились, как обычно, и он открыл багажник. На этот раз там лежали три больших, как огромные сосиски, тюка, завернутые в одеяла… Погода была мерзкая, дул ледяной ветер, темень непроглядная… Я думал, превращусь в ледышку прямо на месте. Он сказал, последний день… Последнее задание… Я схватил первый тюк и вытащил его из багажника. Он глядел на меня и улыбался. «Скорей, – сказал я ему, – надо поскорее закончить». Я догадался, что в тюках. Тела… Тела, от которых он хотел избавиться, я был уверен. Наверняка это были трупы… и по каким-то причинам он хотел их спрятать в той дыре, куда мы спускались, где никто не станет их искать. Мы снова туда полезли, как и раньше. Он осторожно нес свою ношу на плече, да еще и мне помогал тащить. Только… только тебя, Мишель, нам пришлось нести вдвоем. Одному человеку не осилить. Он наверняка потому и позвал меня, чтобы спустить в дыру тебя. И тут я задел за скалу тем, что могло бы быть головой, и он крикнул, чтобы я был поосторожнее. Я подумал, что он хочет меня убить. Чего осторожничать с трупами? Я старался делать все быстро, но ему, видно, хотелось донести их нетронутыми. У этого типа явно не все дома, так что чем скорее я свалю, тем будет лучше.

Теперь Фарид дышал с долгим свистом, а зубы стучали уже не переставая.

– В одном из тюков был твой пес, Жонатан. Тюк был легче остальных и по форме напоминал собаку. Я его нес один.

Обмотанный цепью, я не мог даже кулаков сжать. Ногти скребли по ткани брюк. Я взглянул на Мишеля. Он расхаживал с угрожающим видом, держа в руке острый камень. Мне стало страшно за Фарида.

– Это было ужасно, я думал, что умру от усталости, я больше не мог. Когда мы спустились в пропасть, этот человек зажег лампу, и тут я увидел палатку. Настоящую палатку, поставленную на землю. И вдруг в какую-то долю секунды меня осенило: в тюках живые люди, а этот тип – сумасшедший, больной на голову. В худшем смысле этого слова. Он мне улыбнулся в последний раз и развернул одеяла. Вы оба были живы. А на тебе, Мишель, уже была железная маска. Тогда он бросил мешок с деньгами мне в лицо, навел на меня револьвер и сказал: «Вот твои бабки. Сказано – сделано. Но я сильно сомневаюсь, что они тебе здесь понадобятся. Не думаешь же ты, что я позволю тебе выйти отсюда?» И он все выбросил в пропасть: инструменты, какую-то часть барахла. Остальное вы знаете. Он мне что-то вколол, как и вам. Как и вы, я очнулся не сразу там, на верхотуре, на карнизе, и рядом лежал мешок с деньгами и твое письмо, Жонатан. Прочесть это письмо я не мог, я вообще не знаю, зачем мне его подсунули, но это то самое, которое нашел твой пес. Когда… когда я понял, что вы рано или поздно доберетесь до моего карниза, я решил выбросить все в пропасть, сказав себе, что, на худой конец, смогу потом достать. Ну и бросил за скалу.