Весь день 22 июня девушки-летчицы ночной легкобомбардировочной дивизии просидели на тыловых полевых аэродромах в районе Барановичей, куда не долетал грохот приграничной артиллерийской канонады. Где-то далеко шли бои, падали сбитые «юнкерсы» и «хейнкели». Штурмовики Ил-2 и И-153Ш огнем пушек, пулеметов и эрэсов обрабатывали вражеские позиции. Горели танки, автомашины и самоходки. А тут стояла тишина, нарушаемая лишь жужжанием моторов редких самолетов-связников.

Уже на закате дивизия получила приказ на перебазирование, и в сумерках перелетела на аэродромы подскока, расположенные почти у самой границы. Тут уже сидели вторые составы БАО и было складировано все необходимое для ночной боевой работы: пятидесяти– и стокилограммовые бомбы, эрэсы, выливные баки с напалмом и запасы бензина в двухсотлитровых железных бочках.

188-му ночному авиаполку, которым командовала летчица с десятилетним стажем подполковник Евдокия Бершанская, достался аэродром в окрестностях Бреста, буквально в нескольких километрах от границы. Первым заданием для полка стала атака переправ, наведенных немецкими саперами южнее Бреста. В течение дня движение по ним регулярно нарушалось дальнобойной артиллерией Экспедиционного корпуса. Но с наступлением темноты вражеская активность в этом районе резко активизировалась.

Стянув к мосту дополнительные саперные части, противник быстро закончил ремонт всех четырех ниток понтонных мостов, и уже в полной темноте приступил к переброске на советский берег пехоты, танков и дивизионной артиллерии. Также, по донесениям разведки, в районе переправ было сконцентрировано большое количество вражеской малокалиберной зенитной артиллерии.

Когда движение по вражеским переправам было в полном разгаре, с аэродрома под Брестом один за другим поднялись все шестьдесят У-2 188-го легкобомбардировочного полка. Едва не цепляясь колесами за вершины деревьев, они построились в боевую формацию, и с черепашьей скоростью, скорее свойственной автотранспорту конца ХХ века, взяли курс в южном направлении, к месту своей боевой работы. Все летчицы и штурманы полка имели индивидуальные приборы ночного видения, превращающие непроглядный ночной мрак в прозрачные сероватые сумерки.

Первая и вторая эскадрильи, по пятнадцать машин каждая, должны были атаковать эрэсами зенитные батареи, соответственно на правом и левом берегах реки. А третья и четвертая эскадрильи – нанести удар пятидесятикилограммовыми осколочно-фугасными и напалмовыми бомбами по переправам и скоплениям вражеских войск.

Примерно в пяти километрах от переправ полк разделился. Эскадрильи, предназначенные для атаки ПВО, продолжили свой полет вдоль реки, выпустив вперед звенья лидеров, задачей которых было обозначение целей, а остальные взяли значительно правее, чтобы зайти на свою цель с запада. Оборудованные шумо– и пламегасителями на патрубках цилиндров двигателя, они парили в небе почти бесшумно, издавая едва слышное стрекотание. Да что говорить о немецких солдатах на земле и звукометристах ПВО – пилоты и штурманы У-2 могли переговариваться между собой, почти не повышая голоса.

Появление русских «черных призраков» стало для немцев ночным кошмаром. Откуда-то из мрака в сторону зенитных батарей у переправ рванулись огненные кометы эрэсов. Полыхнули первые разрывы, на мгновение высветившие муравьиную суету солдат у понтонных мостов, силуэты задравших вверх стволы зенитных орудий и переправляемых на восточный берег танков и бронемашин.

Выйдя из ступора, немецкие зенитчики с воплями «Алярм! Алярм! Алярм!» бросились к орудиям и прожекторам. По небу заметались световые лучи, а из стволов «флаков» полетели похожие на огненные теннисные мячики снаряды. Но советские самолеты обнаружить было очень трудно. Рассчитывая на то, что на переправу совершили налет вражеские скоростные бомбардировщики, операторы прожекторных станций проскакивали мимо плывущих по небу словно ночные облака советских бипланов.

Зато зенитчики и прожектористы обозначили свои позиции, и этим воспользовались летчицы полка – по позициям вражеских зенитчиков ударили десятки эрэсов с термобарическими боеголовками, выпущенные залпом с самолетов групп подавления. Позиции зенитных батарей и прожектора словно взорвались – их охватило пламя и вспышки взрывов. Прожектора разом погасли, зенитки тоже прекратили огонь. И в этот самый момент на переправы заходила новая волна самолетов, чьей целью были сами переправы и скопившиеся перед ними войска.

Когда рванули первые емкости с напалмом и от взрывов фугасных бомб в воздух взлетели обломки понтонов, только тогда немцы поняли, что все, что произошло до этого, было лишь цветочками. Немецкие солдаты врассыпную бросились от переправ, но было уже поздно. От внезапно вспыхнувшего багрового адского пламени стало светло как днем. Переправа стала похожа на вулкан с бурлящей в нем лавой. Стали видны бесшумно скользящие над переправами темные силуэты, с крыльев которых срывались темные точки и падали, разрываясь огненными клубками, продолжающими гореть даже в воде.

Вот вспыхнула стоящая на одном из понтонных мостов «тройка». Другая, из-за торопливых действий механика-водителя, проломила ограждение и камнем ушла на дно Буга. Вот загорелся еще один танк, и еще, и еще… Липкий огненный студень разлетался комками во все стороны. Каждый такой комок, попав на броню, прожигал ее насквозь. Еще хуже приходилось немецким солдатам, не имевшим защиты и потому сгоравшим заживо. Те же, кому удалось выжить в этом аду, получили настолько тяжелые ожоги, что они позавидовали мертвым: раны их были ужасны, и врачи лишь разводили руками – с такими ожогами люди не живут.

Самолеты же, сотворившие все это, благополучно скрылись во мраке и без потерь добрались до своих аэродромов. Потери, в личном составе, впрочем, были: одну девушку-штурмана убило шальной пулей. Еще несколько летчиц получили легкие ранения.

Это было лишь началом германского «Похода на Восток», который теперь стоило назвать скорее походом в ад. У немцев было еще все впереди…

22 июня 1941 года, 23:50. Минск. Здание Республиканского НКВД

Заместитель наркома внутренних дел СССР старший майор государственной безопасности Виктор Абакумов брезгливо посмотрел на бывшего командующего Западным Особым военным округом бывшего генерала армии Павлова. Вид у него был далеко не тот, который был вчера вечером, когда генерал готовился культурно провести вечер – в Минске гастролировал Московский Художественный театр, и ему из политотдела округа прислали билет на комедию Мольера «Тартюф».

Щеголеватый китель бывшего командующего округом был изрядно помят, а ордена и знаки различия с него сорваны. Да и само лицо Павлова от бессонницы и волнений посерело, а белки глаз покраснели. Но похоже, он еще не до конца понял, что органы взялись за него всерьез. Окинув комнату, в которую его привел конвойный, Павлов, не спрашивая разрешения, сел на стул и, опершись кулаками в столешницу, свирепо посмотрел на стоявшего у окна Абакумова. На человека в странной пятнистой форме, сидевшего в углу комнаты, он поначалу не обратил никакого внимания.

– Кто мне может наконец объяснить – что все это значит?! – бывший генерал армии уставился ненавидящим взором на заместителя наркома. – Я требую, чтобы мне дали возможность переговорить по телефону лично с товарищем Сталиным!