Даже сквозь клобук Сенлин расслышал изумление в голосе Тарру.

– Как может один маленький турист нажить себе столько могущественных врагов? Комиссар Паунд, Люк Марат, герцог Вильгельм… есть ли еще кто-нибудь в Башне, кого ты не ограбил и не разозлил?

– Я был немного не в себе. – Сенлин понимал, что в конце концов ему придется внятно объяснить, как именно он разозлил герцога, а значит, надо будет признаться, что он подвел жену во второй раз. Было бы справедливо, если бы Тарру узнал в деталях предысторию своего изгнания. Но рана была еще слишком свежа, а их обстоятельства – слишком тяжелы, чтобы вдаваться в подробности. – Полагаю, у нас нет других вариантов?

– Мы могли бы попытаться найти тебе другую голову, а мне – другую ногу.

Сенлин усмехнулся. Так уж вышло, что он знал кое-кого, кто мог бы помочь с этим. Интересно, что подумает друг, если он признается в знакомстве с мифическим Сфинксом? Возможно, Джон решит, что клобук свел его с ума.

– Нам на руку, что я путешествовал под вымышленным именем, когда встретил Марата. Для него я – капитан Мадд. До тех пор пока мы не наткнемся на него или на кого-нибудь из… дай-ка подумать… наверное, трех дюжин ходов, которые видели мое лицо, все будет в порядке.

– Только ты можешь вломиться в чужой дом, а потом попытаться прокрасться на кухню и вымолить объедки, – сказал Тарру, и его раненая нога подкосилась. Они с силой врезались в неровную стену туннеля.

Острый как коралл камень оцарапал плечо Сенлина, но, когда Тарру спросил, все ли с ним в порядке, Сенлин продолжил разговор:

– Ну, похоже, что наши варианты – либо фанатики, либо медленная смерть. Я обнаружил, что с возрастом становлюсь все более нетерпеливым.

За неимением лучшего оставалось решить лишь один вопрос: где искать фанатиков. Тарру наткнулся на их лагерь во время ненавистного путешествия из Купален в Новый Вавилон. Он прикинул, что это примерно в дне ходьбы. По крайней мере, идти надо было вниз.

Они отыскали нужное направление и верный ритм шагов. Процесс оказался странно гипнотическим, что было не очень хорошо. Сенлин обнаружил, что его воображение очень быстро заполняет пустоту, созданную клобуком. Он начал видеть в темноте призраков. Сначала галлюцинации выглядели бесформенными сгустками и струями цвета. Но вскоре фейерверк сделался более внятным и упорядоченным. Появились лица, некоторые были знакомыми, некоторые странными, но ни одно не выглядело добрым. И хотя Сенлин не узнавал всех до единого, он знал, кто они такие. Это были те, кому он причинил зло, явившись в Башню, – люди вроде Нэнси, которую он не мог винить за ненависть или за то, что разоблачила его перед врагами. Она имела на это полное право. Он видел лица людей, которых убил, лица овдовевших женщин и осиротевших детей.

Странно было думать, что в его жизни было время, когда он мог лежать ночью без сна, смотреть в темный угол и размышлять о мире без страха и отвращения. Он мог сочинять новый план урока, обдумывать прочитанную главу романа или перебирать в уме дизайны для воздушных змеев. Теперь он задавался вопросом, станет ли темнота когда-нибудь снова дружелюбной, или до конца дней в глубокой ночи будут пробуждаться все его скрытые грехи.

Сенлин не мог этого вынести. Он прервал поток указаний Тарру, умоляя его придумать способ отвлечься.

– Отвлечься? Я не надел танцевальные туфли, Том.

– Ну, тогда расскажи мне еще про Черную тропу. У меня столько вопросов! – Сенлин хотел знать, что все эти орды едят и пьют и где они спят. Неужели все просто плюхались на каменистую тропу и надеялись, что на них не наступят? Как все видят, куда они идут? Разве в стенах Башни не темно, как в могиле?

Тарру отвечал как мог, хотя от усилий у него перехватывало дыхание. Сенлин узнал, что Черную тропу освещал тот же лишайник, что и Шелковый риф. Сумерин рос полосами и пятнами, а в некоторых местах его было так много, что можно было собирать, резать и носить с собой вместо светильника. В некоторых туннелях было темнее, чем в других. Имелись участки, где лишайник высох от недостатка влаги или перестал расти из-за того, что его слишком часто среза́ли. Хотя даже там, в спотыкливом мраке, открытое пламя считалось вариантом на крайний случай. За всю историю Тропы от огня и дыма погибло почти столько же ходов, сколько от голода и жажды.

Для ее обслуживания построили сложную систему вентиляционных шахт, но уже не все они производили воздух. В дополнение к этим вентиляционным отверстиям инженеры Старой жилы установили кислородные источники, чтобы улучшить качество воздуха. Источники представляли собой небольшие пруды с водорослями, которые питались колодезной водой, достаточно свежей и годной для питья. Водоросли производили пригодный для дыхания воздух – медленно, но надежно.

По словам Тарру, когда-то Тропа была полна таких источников. Чистая вода струилась из фонтанчиков и собиралась в резервуары – одни для питья, другие для производства воздуха. За прошедшие десятилетия многие водопроводные трубы засорились, а некоторые треснули. Когда-то давным-давно кольцевые уделы пытались поддерживать и ремонтировать трубы Старой жилы, но то, что одно поколение считало своим долгом, следующее поколение сочло благотворительностью, а вскоре и бременем. В конце концов уделы отказались помогать беднякам, и запущенный водопровод начал выходить из строя.

Оставшиеся источники были либо опустошены, либо перегружены. То же самое можно сказать и о грядках с грибами, созданных, чтобы обеспечить устойчивый источник пищи для ходов. Грядки стояли опустошенные, сначала из-за неправильного орошения, а затем из-за отчаявшихся и голодных душ, которые слишком быстро поедали урожай. Ходы были вынуждены расширить свой рацион, включив в него жуков, летучих мышей и испорченные продукты, отвергнутые уделами. Нередко какой-нибудь ход умирал от голода, таща мешок с зерном, корзину картофеля или охапку полосок вяленого мяса. В отчаянии некоторые готовы были пойти на убийство, чтобы добраться до груза другого хода. Поговаривали, что кое-кто от безнадеги прибегнул к людоедству.

Но, по словам Джона, самой страшной опасностью были не голод и не огонь, не разбойники и не людоеды. Ею были коты-трубочисты.

– А что такое кот-трубочист? – спросил Сенлин.

– Извивающаяся смерть, вот что они такое. Их первоначальная цель, как мне сказали, состояла в том, чтобы содержать вентиляционные трубы в чистоте. Они как змеи продвигались по воздуховодам, сметая паутину, птичьи гнезда, сажу, кости и все остальное, что мешало потоку воздуха. У них шерсть грубая, как проволочная щетка. Это живые, дышащие чистильщики труб, которые к тому же оказались всеядными животными.

– Но что же они такое? Как они выглядят?

– У них широкие головы, короткие ноги, длинные тела. Они немного похожи на ласок.

– Ласки не так уж плохи, – сказал Сенлин, думая о серых горностаях, встречающихся в сельской местности вокруг Исо. У них были блестящие глаза и улыбающиеся мордочки.

– Эти ласки вырастают до пятнадцати футов от морды до хвоста. У них челюсти, которые могут расколоть череп так же легко, как яйцо, и зубы длиной с палец. А летом они воняют, как дохлый скунс. Единственное, что хуже их запаха, – это их характер. Коты-трубочисты разрывают человека, а потом носят его труп в пасти, как старую туфлю. Кажется, все сходятся на том, что им не по нраву человеческое мясо, в отличие от самого процесса жевания.