– Мы самые сильные на всем Керулене! – качаясь, расплескивая вино из поднятой чаши, кричал Бату Мунхэ. – Мы, джадараны, хозяева всей долины!

– Это мы первыми поднялись против борджигинов! – не отставал от него Хя-нойон. – Если не мы, то всем пришел бы конец…

– Да! – встревали за ними остальные. – Видели, как всполошились все эти джелаиры да хонгираты? Все испугались борджигинской мести и к нам прибежали.

– А мы никого не боимся! – тонким голосом кричал малорослый нойон с мышиными глазами, сидевший ближе к двери. – Мы главный род во всем племени! Это мы разгромили борджигинов, а если надо будет, то еще погромим!

– Правильно! – подхватывали другие – Во всем племени никто нас не одолеет, ни тайчиуты, ни другие борджигины…

– Пусть только сунутся к нам!

Жены нойонов, племянники-подростки и несколько почтенных стариков – старых нукеров Хара Хадана и его отца Бури Бульчиру – присутствовавшие на пиру, сидели молча, неприязненно поглядывая на них, слушая грозные их выкрики. О самом Хара-Хадане в пьяном пылу никто больше и не вспоминал.

Скоро старики встали и, не прощаясь, вышли из юрты. Их не удерживали, лишь двое-трое проводили их презрительными взглядами.

Выйдя, старики облегченно вздыхали, наполняя легкие свежим воздухом, и тут же с отвращением отплевывались, переговариваясь, перед тем, как разойтись:

– От этих добра народу не будет.

– Хара Хадану и в подметки не годятся.

– Надо ждать беды…

– Слышите, вот и волки на холмах завыли… все к одному идет.

От дальнего северного холма отчетливо доносился протяжный волчий вой. Немного погодя и в курене, тут и там, завыли собаки, узнавая своих родственников и дружно подхватывая древнюю, полузабытую ими звериную песню.

Керуленские нойоны, растянутой толпой выехав из джадаранского куреня, порысили по утоптанной дороге между буграми, в сторону реки.

Солнце давно уже перевалило на западную сторону и теперь быстро клонилось к закату. Навстречу упругими порывами поддувал ветерок, вздымал гривы и хвосты лошадям. С севера над дальними сопками наплывали темные облака – там, было видно, посыпал снег.

Нойоны приближались к проходу между зарослями прибрежного тальника. Здесь, за кустами, они два дня назад собирались вместе, съезжаясь на похороны Хара Хадана, здесь же по своим следам они и должны были разойтись в разные стороны, по своим улусам. Ехали молча, каждый думал свою невеселую думу.

Вырвавшийся на несколько шагов вперед Дэй Сэсэн вдруг резко натянул поводья, остановил рыжего, с белым пятном на лбу, жеребца.

– Стойте, нойоны, мы не должны так просто разъехаться.

Другие, натыкаясь друг на друга, столпились и удивленно посмотрели на него.

– Что ты предлагаешь делать? – спросил пожилой олхонутский нойон.

– Хорошенько напиться с горя, – сзади со злым смешком отозвался мангутский Хорчи-багатур, – что нам еще делать.

– Надо думать! – сурово оборвал его Дэй Сэсэн. – Сейчас нам нужно не разбегаться по своим норам, как суслики при виде коршунов, а сесть в одном месте и хорошенько подумать, что мы можем сделать для своего спасения.

– Что теперь сделаешь, – глубоко вздохнул олхонут, – теперь надо ждать новой травы, когда борджигины подкормят своих коней. До той поры еще можно пожить спокойно.

– Ждать, когда Таргудай за бороду вытащит меня из юрты и отрубит голову? Нет! – резко двинул головой в новой лисьей шапке Дэй Сэсэн и заговорил, увещевая нойонов:

– Так не годится. Время до новой травы у нас есть, это хорошо, но даже звери, попав в западню, думают, как из нее выбраться, и мы должны найти выход…

Большинство нойонов, чертыхаясь, пожимая плечами, как будто были согласны с ним. У вождя небольшого рода тархуд недалеко оказалось стойбище табунщиков и, недолго раздумывая, все порысили вслед за ним. Вдогонку ускакавшим вперед джелаирам были посланы нукеры. Хотели послать и за есугеевскими тысячниками и генигесами, которые, выехав из джадаранского куреня вместе с Мэнлигом, сразу отделились от всех и повернули на северо-запад, в сторону своих куреней, но от этого всех отговорил Дэй Сэсэн.

– Сначала без них посоветуемся, – сказал он. – Пока неизвестно, по пути нам с ними или нет. А позвать их мы всегда успеем.

В стойбище из десятка юрт тархудский нойон выбрал ту, что почище видом и спешился у нее. По хозяйски уверенно подойдя к ней, нойон отодвинул в сторону вышедшего навстречу юношу, вошел внутрь и едва ли не выгнал из юрты растерянных мужчин и женщин вместе с детьми. Дождавшись, когда юрта опустела, пригласил в нее нойонов.

Вскоре прибыли двое джелаирских нойонов и совет начался.

Первым заставили говорить самого Дэй Сэсэна.

– Что ты сам думаешь? – спросили его. – Говори, раз затеял между нами этот совет!

Тот, сгорбившись перед огнем очага, будто придавленный непосильной тяжестью, долго молчал. Потом с искривленным от многодневных раздумий лицом сказал:

– Я не знаю, что нам надо делать, никакого выхода пока не вижу, но знаю твердо одно, что сейчас нам никак нельзя расходиться. Потом нам собраться будет трудно, сами знаете, что никто нас вместе не соберет, а хуже всего оставаться поодиночке и ждать конца. Судьба нас связала одним узлом, и поэтому мы вместе должны придумать выход, чтобы спастись… Думайте, нойоны, а потом пусть каждый скажет свое слово и мы вместе выберем лучший для нас выход.

Дэй Сэсэн замолчал, и в юрте повисла тишина. Откуда-то появился туес арзы, по рукам пошли наполненные чаши.

– Уходить, – сказал чжоуреидский нойон, выпив и отодвигая поданный ему холодный кусок конского мяса. – Больше нам ничего не остается.

– Куда? – хором раздалось несколько голосов.

– Степь широкая, – неопределенно махнул рукой тот и тяжело вздохнул, – к кому-то можно попроситься в соседи… можно и к татарам.

Но уходить с обжитой земли, на которой выросли они сами и их дети, желающих было мало.

– Нет! – зашумели многие. – Керулен мы не бросим!

– Не будем жить у чужого племени бесправными проходимцами!

– Попросишься, а потом погонят воевать за свои споры…

– Тогда нам остается воевать с борджигинами, – напомнил им чжоуреид. – Джадараны теперь будут отдельно от нас, они думают, что стали непобедимы.

Снова примолкли нойоны; вновь тоскливо зависла тишина.

Тут поднял руку нойон маленького пришлого рода хурхут. Об этом роде было известно, что предки их три поколения назад вышли с исконной своей родины на западной стороне внутреннего моря, рассорившись со своими соплеменниками, с тех пор и бродили они по ононским и керуленским степям. Говорили про них, что они коварны и хитры, любят сутяжничать и нечисты на руку. Видно, так и было, потому что нигде они надолго не приживались, откочевывали от одних к другим, неизменно оставляя за собой смуты и раздоры.