Фридман продолжает вышагивать впереди. Они поднимаются по железной лестнице. Снова огромный цех, стрекочут швейные машинки, хозяин приглашает посетителей в отгороженный стеклом небольшой кабинет. За столиком пожилой мужчина в круглых очках с очень выпуклыми стеклами. Хозяин наклоняется к его уху. Тот открывает железный шкаф и достает куртку на белой овчине.

– Канадский мутон, – объясняет переводчик. – Берите, не пожалеете.

Моисей Семенович примеряет куртку и чувствует мягкое, нежное тепло. Нечто подобное он ощутил в самолете, вылетая из Москвы. Но кожа этой куртки мягче, и она гораздо легче.

– Хорошо, господин Фридман. Будем подписывать контракт.

– Два еврея всегда договорятся, даже если между ними океан. – Хозяин фабрики улыбается и долго трясет руку клиента своей мягкой, но крепкой рукой.

На обратном пути Зелен между делом замечает:

– Один процент от суммы сделки – слишком много. Мы бы с Фридманом и без обещанной Бейкли взятки договорились….

– Я так и думал, что вы понимаете по-английски! – уличает Зелена капитан.

– Совсем капельку.

– Почему же вы сами не ведете переговоров?.

– Говорю я таки очень плохо, зато хорошо считаю.

– Ваш заказ хоть и велик, но он разовый. А потребности воздушного и подводного флотов Соединенных Штатов вечны. Нарушая договор с американской армией, господин Фридман сильно рискует и раскрывать секретов бы не стал. Вот почему я предложил его менеджеру один процент.

– Это огромная сумма. Как мне вас благодарить?

– О чем вы! Я же сказал; наша семья рада хоть чем-то помочь обороне России. И потом, что взять с комиссара? Говорят, у вас даже, жены общие, – язвит переводчик.

– Напрасно вы хамите, капитан. Жены у нас, как и у вас, – есть любимые, а есть не очень. Но у каждого по одной. Между прочим, разговаривая здесь с вами, я не знаю, живы ли моя. жена и мой сын. Немцы на подступах к Москве. А я жену и сына люблю.

– Простите, – краснеет Иван Слободски, – я не хотел вас обидеть.

– Пусть останется на вашей совести. Теперь о том, что можно взять с комиссара… Я собираю старинные документы, связанные с производством алкоголя в России. Перед самой войной мне подарили водочный рецепт некоего Андрюшки Слободского с печатью Ивана Грозного. Как вам такая бумаженция?

Глаза Ивана Слободски загораются. Он, не мигая, смотрит на москвича. Зелен не отводит взгляда.

– Где нашли?

– В Новомытлинске, на чердаке водочного завода.

– Новомытлинский завод до революции принадлежал нашей семье. Отец говорил о существовании бумаги с печатью царя Ивана Васильевича, но мы были уверены, что она безвозвратно утеряна.

– Нашлась-таки. Пролежала в пыльном сундуке среди всякого хлама почти четверть века, пока инженер завода ее раскопал.

Посланник Кремля и сын американского заводчика продолжают поедать друг друга глазами. Оба понимают коммерческую силу печати Грозного. Реликвия, уникальная сама по себе, для производителя алкоголя с фамилией Слободский просто бесценна.

– Поверьте, господин генерал, я не рассчитывал… – Молодой человек не находит слов, чтобы выразить свои чувства.

– Догадываюсь. На такое трудно рассчитывать. Если бы я таки знал, что встречу потомка Андрюшки Слободского, захватил бы реликвию с собой. Но, как вы понимаете, мне же было не до подобных размышлений. Запомните, меня зовут Моисей Семенович Зелен. Я руковожу ликероводочной отраслью СССР. Если мне доведется еще раз посетить Америку или вам приехать в Россию – она ваша. – Они пожимают друг другу руки.

На следующий день к Зелену прикрепляют в качестве переводчика Джона Старка. В спецотделе «Амторга» повторные контакты с иностранными партнерами не поощряют. Молодого капитана военно-морских сил США советский генерал больше не увидит никогда.

Через десять дней от берегов Америки отчалил конвой с поставками по ленд-лизу – первый, шедший прямым маршрутом в Россию. Помимо прочего груза в трюмах одного из кораблей в Архангельск поплыли двадцать пять тысяч курток на белом меху. Это были изделия из канадского мутона, в которые мистер Фридман до той поры одевал только американских пилотов и моряков подводного флота Соединенных Штатов.

Екатеринбург. 2000 год. Март

Марина расширенными от ужаса глазами взирала на молодого человека, сидящего на ступеньках возле ее квартиры. Она ждала, что те двое сейчас тоже поднимутся и вся эта троица ее… Схватит? Убьет? Внизу действительно хлопнула дверь, но по лестнице никто подниматься не стал.

– Вы хотите меня убить? Но у меня нет того, что вы ищите! – крикнула девушка.

– Я вас – убить? – удивился молодой человек и вскочил на ноги. – Вам надо пройти выше? Пожалуйста…

– Мне некуда проходить» я живу здесь. – Марина кивнула на дверь своей квартиры.

– Простите, а вы случайно не Марина?

– Да, я Марина.

– Случайно не Сегунцова?

– Да… Сегунцова.

– Здравствуйте, Мариночка, я именно вас и жду. Меня зовут Алекс Слободски. Вам говорил обо мне Михаил Зелен, он звонил из Москвы. Помните?

– Вы из Америки?

– Из Америки.

– Господи, какая я дура!

– Не согласен, вы производите вполне приятное Впечатление. Просто вы напуганы.

– Есть немного. Я думала, что те двое – с вами. Но давайте войдем. Что же мы на лестнице…

– Кто двое?

– Там во дворе два парня. У одного серьга в ухе, – пояснила Марина, отпирая дверь. – Мне кажется, они вошли за мной в подъезд. Вы слышали?

– Да, там кто-то вошел.

В это время внизу с легким стуком задвинулись дверцы лифта, и кабина поплыла вверх.

– Соседи с верхнего этажа меня напугали. – Марина облегченно вздохнула, отперла дверь. – Заходите, пожалуйста, Алекс. – Она сбросила плащик и стала ждать, пока гость разденется. – А дверь захлопните как следует, мне все-таки как-то не по себе.

Прикрывая дверь в квартиру, Алекс успел заметить, как сверху по лестнице спустились два парня и быстро прошмыгнули мимо квартиры. У одного из них в ухе поблескивала серьга. Сняв куртку и прихватив маленький плоский чемоданчик, Алекс проследовал за хозяйкой. Марина пропустила его в свою узкую комнатку и включила лампу: единственное окошко смотрело в близкую стену соседнего дома, и дневного света не хватало.

– Вот здесь я и живу. Тесновато, зато свое.

Гость улыбнулся. Его интересовала вовсе не комната, а хозяйка с ее неброской красотой, даже в испуге остававшаяся милой и естественной, вела себя так, будто знала его давным-давно. Так умеют держаться или сельские простушки, или девицы из высшего света. Сегунцова же не принадлежала ни к тем, ни к другим.