15 августа, та же ночь. 01.45. Москва. Иван Кольцов

Иван Кольцов И Дима Полуянов заехали в ночной супермаркет на улице Генерала Белова. Иван поменял в обменке двадцать долларов. Купил бутылку водки «Смирновъ», сыру и салатов в пластмассовых коробочках – лососевый, селедку под шубой, традиционный «оливье». Полуянов жил неподалеку.

Бросили машину под окнами его семнадцатиэтажного дома. На Ивана давили однотипные громады домов спального микрорайона.

Иван и Дима поднялись на восьмой этаж. Квартира у Димы оказалась однокомнатная и по-холостяцки захламленная. Прошли на кухню. Сунули водочку в морозильник. Дима нарезал колбасу и сыр толстыми ломтями. Хлеб оказался слегка заплесневевший. Ну ничего страшного: и не таким продуктом им обоим в своей жизни приходилось закусывать. Очистили хлебушек от белого налета, порезали, открыли салатики. Дима достал водяру. Устроились, конечно же, на кухне.

Откупорили, разлили по первой. Чокнулись, выпили: «За знакомство!»

Ивану, не слишком привычному к выпивке, водка сразу ударила в голову. Приятное тепло разлилось по телу.

Из распахнутого окна веяло совсем не московским – чистым, теплым и ароматным воздухом. В семнадцатиэтажной громаде дома напротив горело лишь несколько бессонных окон.

Иван начал свою историю. Он решил рассказать Полуянову обо всем, что знал. Ничего не утаивать – разве что о встрече с Леной не упоминать: это его интимное, к делу не относится. А поверит ли ему журналист или не поверит – его право.

Дима своими по-журналистски умелыми вопросами время от времени направлял рассказ Кольцова в нужное русло. Иван поймал себя на мысли, что ему отчего-то оказалось очень легко делиться с Дмитрием о происшедшем. Словно нужна была ему эта исповедь.

Он старался быть последовательным. Сначала рассказал о госпитале-санатории близ подмосковной станции Первушино, в котором в восемьдесят пятом году ставили опыты над курсантами. Затем – о письме Венички, его самоубийстве. Потом перешел к тому эпизоду на дороге перед городком, когда он впервые «услышал» мысли сына подполковника Гревцева. Затем рассказал о том, как узнал о смерти жены… Голос его сорвался. Дима налил еще по рюмке. Они выпили, не чокаясь. Иван перешел к рассказу о драке в кафе в Абрикосове. Поведал даже о своем выигрыше в казино «Византия»…

Дима слушал его, затаив дыхание. «Только бы все это оказалось правдой, – думал он. – Вот это бомба!.. И звучит очень складно… Это ж какую голову надо иметь, чтобы все это придумать… Хоть сейчас садись и пиши… А парень совсем не похож на психа… Но ведь у него нет никаких доказательств… Кто нам поверит?..»

Когда Иван закончил свой рассказ, Дима налил по третьей. Кольцова и без того, правда, слегка развезло.

Выпили, зажевали сыром.

Дима сказал:

– Извини за вопрос, но я должен его задать… Ты говоришь, что давал подписку о неразглашении… Без срока давности… И вот решил все рассказать… И для газеты расскажешь?

– Расскажу.

– Почему?

– Почему… Ну, во-первых, я давал подписку другой стране. Союзу Советских Социалистических Республик… Нет сейчас такой страны!.. А потом… Я не думал тогда, что эти опыты – опасны… Что они – убивают… Ладно бы только нас… А Марина? Чем она провинилась?! – вдруг выкрикнул Кольцов. Потом немного успокоился, добавил: – А если умрет кто-то еще? По моей вине?.. Точнее – по их вине…

Дима промолчал. Встал, прошелся по кухне. Оперся на стол и пристально посмотрел на Ивана.

– Извини, а ты уверен, что все это было на самом деле? Тебе ничего не приснилось? Прости, но у тебя нет никаких доказательств…

– Помнишь, я рассказывал, Веничка писал мне: среди тех, кто был вместе с нами в госпитале, в живых остался только морячок из Питера…

– Помню.

– Так вот, когда я был в Первушине, я вспомнил его фамилию… Его звали Карандышев. Максим Карандышев. Довольно редкая фамилия… Можно найти его. Он подтвердит…

– Если захочет говорить. И если он до сих пор живой…

– Попытка не пытка.

– Да, попытка не пытка… Что ж, я постараюсь узнать его адрес… Но пока мы до него доберемся… Слушай, Кольцов, ведь твой рассказ можно подтвердить куда проще…

– Как?

– Не догадываешься?

Журналист вышел из кухни, отправился в комнату. Через минуту он вернулся. В одной руке у него была колода карт. В другой – видеокамера.

– Давай!

– Что?

– Покажи свои способности.

– Ох, нет…

Лицо Кольцова исказила гримаса боли.

– Почему – нет?

– Это тяжело. И больно. И страшно…

– Иначе тебе никто не поверит. И я тоже – не поверю.

– Это обязательно?

– Считай, что да.

– О, черт!..

Дима убрал с кухонного стола бутылку водки и закуску. Положил на стол колоду карт. Включил видеокамеру. Произнес: «Сегодня пятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто девятого года, один час пятьдесят пять минут ночи. Мой собеседник – Иван Кольцов, бывший капитан Российской армии, участвовавший в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году в экспериментальной программе, которая проводилась на засекреченном объекте под Москвой, близ станции Первушино. Возможно, именно эти опыты стали причиной необыкновенных способностей Ивана, которые он сейчас продемонстрирует…»

Дима направил видеокамеру на Ивана. Перевел объектив на колоду карт, лежащих рубашкой вверх. Снова навел камеру на Кольцова.

Иван закрыл глаза. На его лице застыла гримаса боли. По виску поползла капля пота. Рука замерла над колодой. «Верхняя карта – восемь бубей», – глухо проговорил он.

Дима открыл карту. Это была восьмерка бубен.

– Еще! – подстегнул Дима, не переставая снимать.

На лбу Кольцова набухла жила. Лицо перекосило нечеловеческой мукой. Он провел рукою в воздухе над колодой.

– Туз пик, – прошептал он.

Открыли следующую карту – там лежал туз пик.

– Ну, еще! – в азарте выкрикнул Дима.

Иван закрыл лицо руками. Видно, ему было невмоготу. Смертельная бледность проступила на лице.

– Король червей, – одними губами проговорил он.

– Громче!

– Король червей! – зло выкрикнул Иван. Дима перевернул карту. Это был король червей. У Ивана из носа потекла струйка крови. Он вскочил и бросился к раковине.

Следующее утро. 11.30.

Иван, естественно, остался ночевать у Полуянова. Тот постелил ему на раскладушке в кухне.

Дима поставил будильник на восемь тридцать. Проснулся за пять минут до звонка и отключил его. В квартире было тихо. Иван спал. За плотными шторами газовал утренний автобус. Перекрикивались горластые дворничихи. Московское летнее утро, утро выходного, набирало силу.