ноутбук, как вдруг на одном из форумов, посвященных кантабрийской культуре, обнаружил, что с начала двадцатого века особняк Кеведо принадлежал семье по фамилии Чакон. Родом из Мексики. Из “индианос”. Бинго! Вот и ключ к разгадке. Его гипотеза оказалась вполне логичной. Мексика, Тлалок. Вернувшийся из Америки испанец, который из суеверия велел высечь на своем великолепном новом доме символ удачи. Вообще-то причина, по которой тому пришло в голову поместить на фасаде изображение Тлалока, не столь важна. Главное, что он его там разместил. Но тут же возникал вопрос: каким образом семья неких зажиточных “индианос” из Сантильяны-дель-Мар связана с виллой “Марина” в Суансесе и с останками “ангела” в подвале дома? Может, Чаконы как-то связаны с Онгайо? Оливер отправился спать. Утром, как только проснется, первым делом позвонит лейтенанту Редондо.

Так он и поступил, вызвав переполох в полицейском отделении, спутав все дальнейшие шаги, намеченные Редондо для следственной группы. И вот сейчас, неторопливо попивая кофе на террасе своей “хижины”, Оливер наблюдал, как земля и море готовятся к большой буре, и желал, чтобы та уже скорее разразилась, чтобы могучий циклон с корнем вырвал все секреты, все полуправды, все пустоты из его собственной истории, чтобы он наконец мог без опасений вернуть контроль над своей жизнью.

Тем временем Валентина Редондо подъезжала к больнице Святой Клотильды в Сантандере. На аллее Генерала Давилы она повернула направо и через широкий каменный проем въехала на территорию больницы, в засаженный платанами и пальмами сад. Она была тут впервые, и сейчас ей подумалось, что величественное, но обветшавшее больничное здание построено где-то в сороковых или пятидесятых годах. Стоявшие по обе стороны от ворот крылатые каменные львы яростно взирали друг на друга. Они стерегли проход к зданию, некогда получившему название “Белла Виста”, то есть “Прекрасный вид”, за открывавшиеся оттуда удивительно красивые виды на Сантандерский залив.

– Добрый день, лейтенант Редондо, – поприветствовал ее инспектор национальной полиции Мигель Мансанеро, знакомый с Валентиной по предыдущим расследованиям. Инспектор был немногим старше Валентины, а его цветущий и жизнерадостный вид свидетельствовал о веселом нраве и о том, что спортзалом он явно не пренебрегает.

– Привет, Мансанеро, ты как? – бодро ответила Редондо, пытаясь скрыть усталость. – Как там малыш Мартин? Ему ведь уже полгода?

– Девять месяцев, Редондо, девять с половиной! – гордо уточнил тот. – Время летит быстрее, чем кажется! А ты продолжаешь все так же отшивать ухажеров?

– Нет, конечно, я прошу их записываться у моей секретарши, если они хотят распевать мне серенады, потому что прямо сейчас я занята поиском серийных убийц, – улыбнулась Редондо, но ее лицо тут же приняло серьезное выражение. – Спасибо, что встретил меня… и что готов уделить мне время, учитывая, какой у вас там, должно быть, переполох. – Она кивком указала на полицейские машины, запрудившие стоянку, и на снующих туда-сюда полицейских. – У нас такое дело, Мансанеро, сам черт ногу сломит. Одного за другим убивают стариков самыми разными способами, а началось все с того, что мы нашли детские кости в Суансесе, наверняка ты читал об этом в газете.

Мансанеро задумчиво покивал:

– Да, потому и решил позвонить, хотя с отчетами я могу тебя ознакомить только с разрешения судьи.

– Знаю, но огромное тебе спасибо, что предупредил. По пути сюда я связалась с Талаверой, а он уж объяснится с мировым судьей, который ведет это дело, чтобы как можно скорее его передали нам.

– Отлично, но пока у тебя не получится опросить жертву и свидетелей. По идее тебя здесь вообще нет.

– По идее нет. Я сразу же уеду, правда. Я не собираюсь тебе мешать, я приехала обсудить дело с тобой лично, а заодно и поблагодарить.

– Ну конечно, Редондо, так я тебе и поверил. Ты приехала, чтобы тайком тут все прочесать. – Он взглянул вверх, на двухэтажное здание в классическом английском стиле, окна мансарды были из черного сланца. Лейтенанту больница напомнила дом сеньоры Онгайо в Комильясе.

В дверях показался высокий седовласый мужчина, который, поозиравшись, направился прямо к ним.

– Черт, – скривился Мансанеро, – опять он. Это Андрес Сьерво, глава больницы. Беспокоится об имидже Святой Клотильды, изводит меня уже больше часа.

– Выглядит решительно, – чуть насмешливо заметила Валентина, наблюдая, как главврач приближается к ним широченными шагами.

– Инспектор Мансанеро, – пошел в атаку Андрес Сьерво, едва подойдя к ним, – народу все больше, а я ведь просил вас действовать осторожно, вы понимаете? Это гериатрическое отделение среднего и длительного пребывания, у нас высочайшая репутация, вы понимаете? Тут лежат хронические больные, которым требуются покой и постоянный уход, особенно, я подчеркиваю, покой. Поэтому я прошу вас быть благоразумным и не говорить ничего лишнего прессе, потому что родственники больных могут себе что-нибудь не то вообразить. Решат, что здесь небезопасно, что к нам может войти кто попало, не знаю, понимаете ли вы, – закончил он, ожидая знака, что его просьбы услышаны. Врач в открытую разглядывал Редондо, словно спрашивая, она-то что тут забыла? Еще одна ищейка в его больнице?

– Я вас понял, – сухо ответил Мансанеро, – мы будем осторожны и лишнего не скажем, но над прессой мы не властны, за связь со СМИ я не в ответе. А сейчас, если вы не возражаете, мы должны делать свою работу.

Врач нервно замахал руками:

– У жертвы, то есть у пациента, у него деменция как следствие болезни Паркинсона. Это нейродегенеративное заболевание, в его случае стадия достаточно продвинутая, так что не тревожьте его без лишнего повода ради него самого и его семьи… Его дочь, как вы можете себе представить, вне себя от переживаний. Надеюсь, вы понимаете.

– Я вас понимаю, но повторю: если вы позволите нам без помех работать в границах допустимого, мы скоро закончим и все вернется в норму. – И Мансанеро демонстративно отвернулся от доктора, чтобы продолжить прерванный разговор с лейтенантом Редондо.

Андресу Сьерво не оставалось ничего другого, кроме как принять, что с ним распрощались, и он двинулся обратно в больницу, что-то бормоча себе под нос.

Валентина вздохнула:

– Хлопотливое тебя ждет утро, Мансанеро. Расскажи мне вкратце о случившемся, и я уеду, по рукам?

– По рукам. В общем, от старика особого толку нет. У бедняги, как тебе сказали, Паркинсон в очень тяжелой форме, в рассказах он мешает актуальные события с событиями шестидесятилетней давности. Его зовут Хуан Рамон Бальеста, ему восемьдесят. Есть дети, внуки, когда-то работал в “Сольвей”… в общем, самая обычная и нормальная жизнь, какую только поискать. Житель Торрелавеги, вдовец. Сейчас о нем заботится дочь, и она впервые слышит о всех тех ужасах, о которых говорит