Я медленно опустила пистолет.

– То же самое я думала про тебя, Кейси.

– А я… я это… расписание перепутала. П-п-познакомься: мой друг… Луи.

Тот смущенно поднял руку.

Предполагалось, что знакомство с Луи должно меня смягчить. Не смягчило.

Вмиг я все поняла. По замедленной речи сестры, по характерному румянцу на скулах, по другим признакам стало ясно: Кейси взялась за старое.

Я ничего не сказала. Прошла к комоду, стала выдвигать ящики. Ну конечно, вот оно: шприцы, жгуты, кислота. Миниатюрные прозрачные пакетики с немыслимой маркировкой. Медленно я задвинула ящик.

Когда обернулась, «друга Луи» уже не было в спальне. Мы с Кейси остались одни.

Сейчас

Пола всё еще хохочет. Кажется, у нее истерика. Вон как голова мотается…

– Кто он, Пола? Назови имя!

– Да тот самый легавый, который заставляет ему отсасывать, не то в участок заберет.

Отдышавшись от хохота, она добавляет:

– А теперь, Мик, валяй, скажи, что именно этого легавого вы там у себя и подозреваете. Именно этого гребаного копа. Скажи, что давно его ведете. Это будет супер.

Открываю рот прежде, чем обдумываю ответ. В голове мутно, на душе тошно.

– Мы обязательно всё проверим, Пола. Виновный будет наказан.

Пола меняется в лице.

– За дуру меня держишь? – цедит она чуть слышно. – Так вот: я не дура.

И уходит, прихрамывая.

– Как он выглядит? – кричу ей вслед.

Пола замедляет шаг. Стоит ко мне спиной, но ее слова слышны отчетливо:

– Меня только впутывать не надо.

На ходу она резко поворачивает голову. Глаза сверкают яростно, угрожающе.

– Пола! Пола, напиши заявление!

Она усмехается.

– Ага, разбежалась…

Дальнейшее доносится уже от угла:

– Мне только заявы и не хватало. Чтоб у каждого легавого в черном списке очутиться.

Пола исчезает за углом. Впервые за все годы, что я в профессии (которой всегда гордилась), меня начинает подташнивать от догадки: имеет место некое противостояние, очень важное, а я… я воюю на стороне неправой армии.

* * *

По дороге в участок звоню Трумену. Надо с ним посоветоваться. Может, он прольет свет на обвинение, выдвинутое Полой.

На пятом звонке, когда я уже готова услышать металлический голос автоответчика, Трумен берет трубку. Ни «алло», «ни привет». Сразу:

– Ты в порядке, Мик?

– Я тебя от чего-то отвлекла?

– Нет-нет. Что стряслось?

– Ты ни у кого из… из наших… не видел случайно фуфайки с надписью «Уайлдвуд»?

Трумен отвечает не сразу.

– Вроде нет. А с какого боку тут фуфайка?

На заднем плане женский голос спрашивает:

– Трумен, кто это? Кто звонит?

Сразу тушуюсь.

– Я попозже перезвоню, если ты занят.

– Я не занят.

– Такую фуфайку, – говорю медленно, тщательно подбирая слова, – носит один… полицейский… который требует… особых услуг от женщин с улиц Кенсингтона. Иначе грозит забрать их в участок. Ты о нем не слыхал?

Трумен молчит. Долго и напряженно.

– Слыхал, – признается он с неохотой. – Да об этом типе все знают.

«Кроме меня», – думаю я. Но молчу.

– Трумен! – кричит неизвестная женщина.

– Не отключайся, Мик, – говорит Трумен.

Следует его монолог, приглушенный ладонью. Наконец он снова обращается ко мне:

– Я перезвоню, о’кей?

Мое «конечно» напарывается на короткие гудки.

* * *

Вернувшись в участок, сразу бегу к сержанту Эйхерну. В кабинете его нет. Нет и другого начальства. Но должна же я кому-нибудь изложить важную информацию.

Наконец меня замечает капрал Шах.

– Не знаете, где сержант Эйхерн?

– Выехал на место преступления, – отвечает Шах, сглатывая слюну, – за щекой у него вечная жвачка. Чуть ли не в одиннадцатый раз он пытается бросить курить. Уже целую неделю продержался. – Передать ему, что вы его искали?

– Спасибо, не надо. Я сама позвоню. Возьмите только мой планшет.

* * *

Переодевшись, уже в своей машине, звоню Эйхерну. Отвечает автоответчик.

– Сержант Эйхерн, это Микаэла Фитцпатрик. Мне нужно с вами поговорить. Об одном событии, которое случилось во время моего дежурства. Это очень важно.

Оставляю свой номер, хотя, конечно, у Эйхерна он имеется.

Еду домой.

* * *

Свернув на подъездную дорожку, сразу замечаю миссис Мейхон. Стоит, руки в боки, смотрит на небо. В машине у меня полный бардак, сплошное нагромождение вещей. Открыв дверцу, приветственно машу миссис Мейхон. Тащу с заднего сиденья покупки. Хоть бы хозяйка ушла. Охота ей мерзнуть. Сегодня на миссис Мейхон фуфайка с объемным принтом в виде гирлянд. Не иначе, трехмерность принта призвана ободрить всякого, кто вздумает завести с миссис Мейхон беседу.

Нагрузившись пакетами, свертками и парой ботинок, иду к своей лестнице.

– Слыхали про снегопад, Мики?

Резко разворачиваюсь.

– Нет.

– По прогнозу, нынче в ночь выпадет снега на целый фут, – сообщает миссис Мейхон. – Это же катаклизм.

Можно подумать, на нас цунами надвигается – так зловеще звучит ее голос. Возможно, она думает, что я не знаю слова «катаклизм».

– Спасибо, миссис Мейхон. Сейчас включу новости, – произношу я самым своим серьезным тоном.

Меня разбирает смех. С тех пор как мы переехали, миссис Мейхон раз десять, не меньше, предрекала «катаклизмы». Даже заставила меня окна заклеить крест-накрест скотчем – передали, что выпадет град величиной с мяч для гольфа. (Никакого града, конечно, не было.) Миссис Мейхон из тех персонажей, которые, насмотревшись новостей, бегут в супермаркет и покупают хлеба и молока гораздо больше, чем им требуется; они также наполняют ванну водой – чтобы через двое суток тоскливо провожать взглядом эту воду, спускаемую в сливное отверстие.

– Доброй ночи, миссис Мейхон, – говорю я.

* * *

Дом кажется пустым. По крайней мере, в гостиной свет не горит и телевизор выключен.

– Эй, кто-нибудь! – зову я.

Ответа нет.

Почти бегу в детскую.

Из ванной выходит Томас в своей любимой бейсболке с логотипом «Филлиз» (отцовский подарок годичной давности) и прижимает пальчик к губам.