Принятие монашеского пострига воспринималось в те времена в буквальном смысле как смерть для всего остального мира. Игорь терял статус князя, переставал быть претендентом на какой-либо стол (не только киевский, но и любой другой). Получив известие о случившемся (конечно же с некоторым опозданием), Святослав Ольгович должен был испытать жестокое потрясение, почувствовать острую жалость к своему брату. Несколько по-другому смотрели на это Давидовичи, для которых одним соперником в борьбе за черниговское наследство становилось меньше. Но и на них пострижение двоюродного брата не могло не произвести тягостного впечатления. Тем более что Игорь, даже став монахом, находился в Федоровском монастыре фактически на положении пленника.

Почему Изяслав не отпустил его из Киева? Только ли потому, что он враждовал с братом Игоря Святославом, а черниговские князья Давыдовичи и сами были настроены не слишком доброжелательно к Игорю? Наверное, имело место и другое: Игорь оставался в Кмеве заложником, с помощью которого Изяслав надеялся воздействовать на Святослава, принудить его к повиновению. Во всяком случае позднее, когда князья Давыдовичи в очередной раз изменят своему крестному целованию и перейдут на сторону Святослава Ольговича, они обвинят Изяслава в том, что он силой удерживает князя, ставшего иноком: «Жаль бо ны есть, брата нашего держиши Игоря, а он уже чернець и скимник, а пусти брата нашего, а мы подле тебе ездим,.».

Юрия же во всем произошедшем должен был интересовать прежде всего чисто политический аспект. С пострижением Игоря менялись условия его договора со Святославом Ольговичем. Ибо теперь борьба за возвращение Игоря к полноценной политической жизни — а именно к этому стремился Святослав — становилась бессмысленной. Но сохранялись другие цели, которые также ставил перед собой Святослав: вызволить Игоря из враждебного ему Киева, отомстить за нанесенную обиду, теперь еще более усугубившуюся. И в этом Юрий по-прежнему готов был помогать ему. Разумеется, требуя взамен выполнения прежних обязательств с его стороны.

* * *

Положение Юрия и Святослава оставалось незавидным. Более всего в сложившейся ситуации суздальского князя должна была страшить угроза согласованного выступления против него Мстиславичей и Давыдовичей. Суздальская земля была почти полностью окружена враждебными ему князьями. Святослав удерживал лишь небольшой клочок своей прежней волости у самых границ Суздальского княжества, защищая его от вторжений с юга и юго-запада. Однако Давыдовичи при поддержке Изяслава Мстиславича и особенно Ростислава Смоленского угрожали не только окончательно сломить его сопротивление, но и вторгнуться во владения самого Юрия. Еще один Мстиславич, Святополк, сидел в Новгороде, а это направление Юрий давно уже рассматривал как наиболее опасное для себя.

В общем, он точно оценивал ситуацию. Вторжение Мстиславичей в Суздальскую землю действительно произойдет — но несколько позже. Пока же Юрий постарался опередить своих противников. Он сам вместе со Святославом Ольговичем начал наступление на новгородские и смоленские земли.

На исходе зимы или в начале весны 1147 года (пока еще не сошел снег и не началась весенняя распутица) он вторгся со своим войском в Новгородскую волость и захватил Новый Торг и Помостье (земли по реке Мете). Одновременно Юрий поручил Святославу Ольговичу начать военные действия в Смоленской земле. Святославу также сопутствовала удача. Он повоевал верховья Протвы, причем захватил в плен и вывел проживавшее там балтское племя — «людей голядь»; «и так ополонишася дружина Святославля»,

Воодушевленный успехом, Юрий пригласил своего союзника в Москву — небольшое поселение или город, располагавшееся в самом северо-восточном углу Вятичской земли, на одноименной реке, в пределах Ростово-Суздальского княжества, но в непосредственной близости от черниговских городов, в которых обосновался Святослав Ольгович. «И прислав Гюрги, рече: “Приди ко мне, брате, в Москов”». (Название города долгое время не имело устойчивого написания. Конечная буква ь в рукописи была переправлена в у, и получилось: «в Москову».)

Святослав отправился в путь из Лобынска «в мале дружине», взяв с собой сына Олега и племянника Владимира Святославича. Первым, 3 апреля, в Москву прибыл Олег Святославич. Юрий встретил его с почестями и одарил богатым и весьма редким подарком — «да е[му] пардус», то есть барса (или, возможно, леопарда или гепарда). Впрочем, не исключено, что Юрий подарил сыну своего союзника не самого зверя, а лишь его шкуру — но и она ценилась в те времена очень дорого.

На следующий день, 4 апреля, в пятницу «на Похвалу Святей Богородици» (то есть в канун праздника, который приходится на субботу 5-й недели Великого поста), в Москву приехал Святослав Ольгович. Князья «любезно целовастася… и тако быша весели».

Но «веселие» смешивалось с грустью, И дело было не только в том, что продолжался Великий пост, не вполне подходящий для пышных празднеств, 4 апреля исполнился сороковой день после смерти князя Ивана Юрьевича. Иван находился рядом со Святославом Ольговичем в самые тяжелые для того дни; он сделался почти что его сыном и умер, можно сказать, у него на руках. И теперь вместе с Юрием Святослав должен был отдать последний долг безвременно умершему князю — отстоять последнюю, сороковую, заупокойную службу и помянуть его за трапезой[38]. А заодно решить главный для себя вопрос; кто из сыновей Юрия заменит умершего Ивана в качестве его союзника?

Наутро, в самый праздник Похвалы Пресвятой Богородицы, был устроен праздничный пир для всех четырех князей: «Повеле Гюрги устроити обед силен, и створи честь велику им, и да Святославу дары многы с любовию, и сынови его Олгови, и Володимиру Святославичю, и муже Свято-славле учреди, и тако отпусти и…»

Это летописное известие давно уже стало хрестоматийным и приводится (с разной степенью точности) во всех книгах, посвященных истории Москвы, Ибо это первое упоминание Москвы в письменных источниках. Конечно, поселение на берегах Москвы-реки существовало задолго до того, как Юрий Владимирович пригласил сюда своих гостей. Мы уже говорили о том, что здешними «селами красными» ранее владел некий боярин Кучко, по всей вероятности, казненный Юрием. Представители княжеской администрации бывали здесь по крайней мере с конца XI — начала XII века (на территории Москвы найдена митрополичья печать времени княжения в Киеве Святополка Изяславича). Но письменная, достоверно зафиксированная источниками история будущей столицы Российского государства начинается именно с этого, столь подробно описанного летописцем обеда, данного Юрием в честь своего союзника.

* * *

Прощаясь со Святославом, Юрий твердо пообещал прислать ему другого сына взамен умершего Ивана. Выбор пал на Глеба, князя энергичного, храброго, но не всегда осмотрительного. К нему должны были перейти и права на Курск и Посемье. Глеб Юрьевич прибудет к Святославу — правда, лишь некоторое время спустя, уже летом.