Теперь, Абигейл больше не имела понятия, как поддерживать дружбу, которую зародила её сестра. Это были единственные отношения, прервав которые, она действительно сожалела. Аббатисе было известно о глухоте Абигейл, но она никогда и не думала относиться к ней хуже из-за этого. Кроме Эмили, аббатиса была единственным человеком, который принимал ее такой, какая она есть.

Однако, впервые с момента потери слуха, Абигейл почувствовала легкое беспокойство, что священники могли быть правы. Поскольку в дополнение к тому, что она услышала голос Талорка, который во время кульминации кричал ее имя, ей еще слышался волчий вой.

От сознания того, что ее ум играет с ней злую шутку, у Абигейл внутри все холодело.

Девушка прикрыла руками лицо, жалея, что не может так легко скрыться от того, что беспокоило ее. Она не умела притворяться и не хотела, но это ей предстояло делать в ближайшее время. Стараясь не расплакаться, Абигейл заставила себя противостоять своим страхам. Но она не продвинулась в этом далеко, сдаваясь при первом же воспоминании об этом знаке беды.

Просто голоса в ее голове стали еще одной вещью, которую она должна была скрывать ото всех вокруг нее. Ведь то, что она как будто слышала голос своего мужа, и, больше того, вой волка, никак не могло причинить клану Синклеров вред. В некотором смысле, это ничем не отличалось от ее глухоты.

Это не делает ее демоном вместо ангела, как называет её Талорк. Не делает! Но как бы ей хотелось, чтобы рядом была сестра, с которой можно было бы все это обсудить, или хотя бы была возможность переписываться с аббатисой.

Одиночество затопило Абигейл, но она отказалась признавать это унизительное чувство. Заставив себя бросить вызов предстоящему дню, она встала и осмотрела спальню. Абигейл обрадовалась, обнаружив кувшин с горячей водой, который стоял возле большого, уже наполовину наполненного деревянного таза. Всё это стояло на маленьком столике возле окна, которого не было там прежде.

Кто был так добр, кто позаботился, чтобы сделать ей приятно?

На самом деле, не имело значение, был ли это Талорк или Гуайэр, проявивший дань любезности; Абигейл была просто благодарна, что кто-то побеспокоился об этом.

Она не была удивлена, что не проснулась, когда стол доставили в комнату. Она обнаружила, что с первой же ночи, когда она проснулась под защитой Талорка, чье-либо присутствие уже не будило её. Ее муж заставлял Абигейл чувствовать себя в безопасности. Она совсем не ощущала беспокойства, если кто-то был в комнате, когда она спала. Кто бы это ни был, они не посмели бы находиться здесь без разрешения Талорка.

Если бы только он мог защитить ее от ее собственной слабости.

Что она будет делать, если голоса в ее голове не исчезнут? Что делать если они только станут чаще? Может ли она рисковать заводить детей, зная, что ее разум настолько пошатнулся?

Абигейл пыталась выбросить из головы вопросы, на которые не было ответов, но этот новый недуг, эти голоса, просто изводили ее душу. Ее переживания все возрастали, пока руки не начали дрожать так сильно, что ей потребовалось три попытки, чтобы более или менее уложить складки пледа.

Так не может продолжаться. Она должна взять себя в руки. Она не могла изменить свои обстоятельства; она могла только молиться, чтобы снова не слышать голоса. И с этой мыслью, девушка покинула комнату.

Абигейл прошла уже полпути по ступенькам, когда ощутила, что за нею наблюдают.

Она подняла глаза из-под ног на большой зал, что расстилался перед нею. Сначала она подумала, что там никого не было — так все было тихо. Потом она заметила старика, который накануне вечером выказал свое неудовольствие браком Талорка. Он впился взглядом в нее со своего места на дальнем конце ближнего стола. И если бы взгляды могли поджигать, она бы уже наверняка горела, синим пламенем.

Она попробовала нерешительно улыбнуться, но его пристальный злобный взгляд даже не дрогнул. Уже и так расстроенная своими недавними переживаниями, Абигейл чуть не споткнулась на каменных ступеньках, но вовремя удержалась.

Внезапно, там оказался Найэл и что-то сказал старику. Седой воин, нахмурившись, посмотрел на нее и покачал головой.

Найэл тоже посмотрел на девушку, неодобрение было написано у него на лице.

— Талорк сказал, что тебя кто-то должен сопровождать, когда ты спускаешься по лестнице.

— Я вполне способна спуститься самостоятельно, — ответила Абигейл, но судя по выражению его лица, она сказала это не достаточно громко.

Замечательно. Она положила руку на горло и повторила еще раз, радуясь, что вибрации стали более сильными, что означало, что ее голос стал громче.

Теперь было видно, что Найэл всё услышал, но то, что он услышал, ему не понравилось. Он пересек зал и двумя шагами поднялся по лестнице, прежде чем девушка смогла сделать еще хоть шаг. Черты его лица были жесткими, когда он положил свою ручищу на ее руку.

Абигейл закатила глаза, но приняла помощь и позволила ему свести себя вниз. Когда они спустились, она увидела, что прибыли Гуайэр и Уна. Она улыбнулась своему новому другу и попыталась не хмуриться женщине, которая накануне была более чем неприветлива.

Независимо от того, как Уна к ней относилась, Абигейл была рада видеть, что женщина все еще по-прежнему оставалась экономкой в замке. По крайней мере, так Абигейл полагала, не увидев присутствия в зале других женщин рядом с Гуайэром.

Гуайэр улыбнулся и кивнул Абигейл.

— Доброе утро.

— Это утро не было бы добрым, если бы наша леди упала с лестницы, — проворчал Найэл, направляя свое неудовольствие на сенешаля. — Лэрд ясно дал понять, чтобы его жену всегда сопровождали.

— Я знаю об этом, — ответил Гуайэр, выглядев лишь слегка обеспокоенным. Он отступил подальше при приближении Найэла, в этом действии был заметен тонкий маневр.

Но напряжение в теле Найэла говорило о том, что он хорошо все понял. И обиделся.

— Так почему же она только что спускалась в зал одна?

— Потому, что я не ребёнок и не хочу ждать, когда кто-то придет и возьмет меня за руку, чтобы провести по ступенькам, — сказала Абигейл резко. Ну, честно говоря, почему же никто из них не видит, что ей не требуется няня, чтобы спуститься по лестнице?

— Мы с Уной как раз шли посмотреть, не проснулась ли наша госпожа, когда увидели, как ты спускаешься с ней, — ответил Гуайэр. Взгляд, которым он одарил Найэла, был полон тоски.

Судя по тому, как большой воин скрестил на груди руки и нахмурился, Абигейл предположила, что он был совсем слеп к чувствам молодого человека. Что, вероятнее всего, было к лучшему. Если Найэл не ответит Гуайэру взаимностью, обнаружив его чувства, то он, скорее всего, доставит боль сенешалю.

Такая беда, как потеря слуха, была не единственной в том, что Церковь учила своих последователей считать порочным и грязным.