Я смотрю на ее живот.

Она обеспокоенно смотрит на меня. Но глаза у Элис всегда обеспокоенные. Они бывают просто обеспокоенные. Умеренно обеспокоенные. Серьезно обеспокоенные. И обеспокоенные до состояния полной паники.

Вот сейчас они серьезно обеспокоенные.

— А что, если и у него она будет?

— Что будет? — спрашиваю с замиранием сердца, боясь услышать о каком-нибудь смертельном наследственном заболевании.

— Родинка. Что, если и у него будет родинка, может быть, еще больше? Что, если его в школе будут дразнить из-за нее, что мне тогда делать?

— Давай решать проблемы по мере их поступления. А если она будет такая же маленькая, как у тебя, никто ее и не заметит.

С минуту она размышляет над этим. Затем торжественно кивает.

— Он будет красивым, — говорю я. — Как его мамочка.

— Я же знаю, что ты лжешь.

Она улыбается, и я опять погружаюсь в свои макияжные фантазии. Думаю о том, как это можно видеть такие мелочи на своем лице, которые никто другой не видит.

И начинаю думать, что вот и в жизни так же.

Может быть, мы просто преувеличиваем плохое до таких размеров, что оно полностью затмевает хорошее. Наверное, поэтому я и лгу. Потому что ложь действует, как маскирующее средство для пятен на коже. Она закрывает собой те участки нашей жизни, которые мы считаем уродливыми. Вчера у меня был случай убедиться, что попытки превратить выдумку в приукрашенную правду приводят лишь к болезненному щелчку по носу.

Щелчку, без которого вполне можно было бы обойтись.

Я вернулась к тому, с чего начала.

У меня нет друга.

Конечно, этому не стоит придавать такое уж значение. Значение имеет то, что Эдам оказался негодяем и что его уже нет в моей жизни. И мне надо этому только радоваться.

Но сложно радоваться, стоя в очереди в Центре по трудоустройству. Нет, в самом деле, я стою здесь уже полчаса, а передо мной все те же семь человек. Не так должны чувствовать себя люди накануне выходных.

Тут звонит мой мобильный телефон.

— Алло!

— Фейти? Это ты? — моя сестра. — Ты на работе? Я решила, что сейчас у тебя должен быть обеденный перерыв.

— Да, — хмуро говорю я, — у меня обеденный перерыв.

— Вот что, Фейти. Я звоню, чтобы сказать, что ты просто должна приехать на выходные в Париж на мой девичник. Будет фантастично, — и Хоуп продолжает: — Мы остановимся в отеле «Костес». Это одна из самых престижных гостиниц в Париже. Это там всегда останавливаются Стинг и Робби Уильямс.

Я оглядываю зал. Смотрю на девятнадцатилетних парней и девчонок в спортивных костюмах, с подавленным видом ожидающих места мойщика посуды или фасовщика капусты.

— Потрясающе… но…

— О, о деньгах не беспокойся, — говорит она, читая мои мысли. — Тебе ни за что не придется платить. Я позабочусь о твоем билете на поезд, и мы остановимся в одной комнате.

Я исчерпала все свои отговорки. Да к тому же если уж когда-нибудь к моей жизни и требовалось добавить немного шика-блеска, то именно сейчас. И вряд ли у меня возникнут какие-то планы на выходные.

— Хорошо, — говорю я. — Я и не сомневаюсь, что мне там понравится.

— Ну и замечательно, — отвечает она.

— А как идут дела с подготовкой к свадьбе? — задаю я обычный в таких случаях вопрос.

— О, — отвечает она, — все будет просто великолепно. У меня уже есть платье, и к приему все готово. На медовый месяц полетим на Санта-Лючию.

— Ого, — говорю я, продвигаясь на дюйм вперед в своей очереди за пособием по безработице. — Санта-Лючия. Фантастично.

— Но, — продолжает она, — у меня еще остается уйма времени, чтобы познакомиться с Эдамом.

— Конечно, — говорю я.

Мысль о том, что придется явиться на свадьбу Хоуп без мужчины, о котором они столько слышали, невыносима. Мне надо рассказать ей все. Конечно, надо, но почему-то я не могу этого сделать. Я думаю о свадьбе, о маме и о том, какими будут лица у Хоуп и у брата. О том, что в их глазах я ведь успешная во всех отношениях женщина. И при этом мне придется стоять там вечной невестой, наблюдая, как моя сестра выходит замуж за мужчину, настолько нечеловечески совершенного, что, похоже, его проектировали на компьютере. Выходит замуж за знаменитость, сияния улыбки которого хватит, чтобы осветить все населенные пункты, входящие в национальную систему электроснабжения.

А когда Хоуп бросит себе за спину букет, мама закричит мне, как вошедший в полный раж футбольный болельщик футболисту, идущему бить пенальти: «Давай, Фейт! Давай, девочка, ты же можешь! Не спускай с него глаз, Фейт! Прыгай, давай, давай! Ну же, девочка! Возьми его! Смотри на него! Соберись!»

Я говорю Хоуп, что мне надо идти работать, и она отвечает, что пошлет по почте все, что касается поездки в Париж. — Хорошо. Пока.

Я делаю еще шаг в своей очереди и тут осознаю, что нет смысла думать о свадьбе. Рано пока. Есть другие проблемы, которые надо решить в ближайшие двадцать четыре часа. Например, когда в нетерпеливом ожидании появится улыбающаяся мама и спросит: «Ну, и где же этот таинственный молодой человек?»

И мне придется сказать что-то вроде: «Его здесь нет».

А она спросит: «А где же он?»

И я скажу: «Он в другом месте».

А она спросит: «В каком это другом месте?»

И я скажу: «на работе», или «в пабе», или «на футболе», или «у него что-то случилось в семье», или «он упал в люк», или «он уехал воевать за родину», или «он организует приют для больных сирот в Зимбабве, деньги на который дает Красный Крест», или «он на секретной операции, проводимой службой разведки «Ми-6»», или еще что-нибудь. Но что бы я ни сказала, это не поможет мне выпутаться из паутины.

Мне придется стоять и наблюдать, как изменится лицо мамы, когда до нее дойдет, что мой друг слишком хорош, чтобы быть правдой. Потом она догадается, что на самом деле я не работаю в лучшей компании по пиару за пределами Лондона. И у меня, конечно же, больше не будет сил лгать по этому поводу, и, так или иначе, она поймет, что единственное, в чем я действительно преуспела, это в макияже, в маскировке лиц. И своей судьбы.

Я приукрашиваю вещи и делаю их более привлекательными, чем они есть в действительности. Потому что понимаю, какая правда на самом деле.

Такая, что ее лучше не показывать.

Больше чем через час ожидания в Центре по трудоустройству, как раз когда вот-вот подойдет моя очередь, опять звонит мобильник.

Я нажимаю кнопку и слышу тяжелое дыхание.

— Элис? Это ты?

— Да… Это я…