Панехси в ту пору исполнилось пятьдесят два года. Среднего роста, хорошо сложенный и всегда чисто выбритый, он казался моложе своих лет, и только его глаза, совершенно чёрные, так что зрачка в них было почти не видно, глубоко посаженные, постоянно полуприкрытые массивными веками, были старше лица. Они смотрели чаще всего прямо, и от этого порою казались неживыми. Само же лицо везира, породистое, с крупными волевыми чертами, было достаточно подвижно, а речь его иногда порывиста и стремительна.

Сын простого воина, он отличился некогда при подавлении восстания, поднятого сирийцем Ирсу[23]. Восстание угрожало самому существованию Египетского царства, часть которого была захвачена мятежниками, а в остальных землях зрела народная смута. И военачальники, которые помогли тогда фараону Сетнехту удержать власть, получили особые, неслыханно щедрые награды. Панехси стал хранителем царской казны, затем номархом в одном из южных номов. Но он хотел жить в главном городе и быть рядом с фараоном, чего многие, даже очень сильные люди опасались — Сетнехт, раскрывший не один заговор против себя, был подозрителен и жесток ко всякому, в чьей верности мог хотя бы чуть-чуть усомниться. Однако он приблизил к себе Панехси и вскоре сделал его везиром. Умный, властный и волевой царедворец не разочаровал и его сына. Рамзес, удаливший от себя многих приближённых отца, везира оставил на прежнем месте. Правда, среди знати ходили слухи, что Великий Дом просто побоялся посягать на человека, прочно державшего в своих руках почти всё управление страной. Злые языки нередко утверждали, что Панехси сам может сместить фараона, если тот станет мешать ему, и что именно из-за этого в последние годы Рамзес избегает возглавлять длительные боевые походы, дабы не оставлять Египет в руках своего всесильного соперника...

Везир вошёл в комнату Пентесилеи один — его воины и рабы-нубийцы, сопровождавшие колесницу, остались у порога дома. Только Хауфра, первым принявший придворного, следовал за ним, но и он остановился возле двери.

Панехси сделал несколько шагов и остановился. Он успел увидеть своими неподвижными глазами сразу всю комнату и всех, кто в ней был, но его взгляд остановился только на лице царицы амазонок.

— Здравствуй, Пентесилея! — на миг он застыл в двух шагах от неё, затем слегка поклонился. Везир кланялся очень редко, и со стороны это выглядело так, будто он сам себя потянул за невидимую нить и немного изогнул.

— Здравствуй, Панехси! — ответила молодая женщина, не шелохнувшись. — Но ты кланяешься мне в присутствии моего царя. Это не годится.

Везир улыбнулся.

— Вот как! У тебя сеть царь? У амазонок бывают цари?

— Я оставила свой народ, — спокойно, будто впервые что-то объясняя, сказала Пентесилея. — У меня есть муж, и я ему повинуюсь. А он повинуется своему царю и своему брату. Имя царя Трои — Гектор, ты знаешь его, и сейчас он перед тобою.

Гектор подошёл к ней и стал рядом, тем самым вынудив Панехси посмотреть на него снизу вверх. Тот, видимо, понял это, и его чёрные глаза сверкнули. Одновременно, попав в полосу света, остро сверкнул громадный скарабей, выточенный из редчайшего чёрного алмаза и вделанный в золотое ожерелье везира.

— Здравствуй, троянский царь, непобедимый Гектор! — сказал египтянин, едва заметно сделав ударение на слове «непобедимый». — Я — везир Великого Дома, моё имя — Панехси, и это ты уже знаешь. Мне и с тобой нужно поговорить, но сначала я должен поговорить с Пентесилеей.

— Говори, — спокойно произнесла царица амазонок. — Вряд ли у нас с тобою есть тайны, которые от кого-то нужно скрывать.

По лицу везира скользнула тень, его губы негодующе дрогнули, но он овладел собой.

— Хорошо. Как хочешь, Пентесилея. Вопрос у меня к тебе всего один... Мне сказали, что ты намерена принять участие в походе против мятежных ливийцев.

Она кивнула.

— Да. Я приму в нём участие.

Панехси нахмурился.

— Я не могу тебе этого позволить!

Он произнёс эти слова резко и твёрдо, словно не ожидал возражений. Гектор, зная Пентесилею, подумал, что сейчас последует вспышка её гнева. Однако царица амазонок осталась невозмутимой.

— И не позволить тоже не можешь, Панехси, — пожала она плечами. — Приказ о походе отдан фараоном, а отрядом командует брат моего мужа. И тот, и другой знают о том, что я буду в отряде.

— Но готовлю этот отряд и выделяю ему снаряжение я! — теперь везир уже не скрывал ни волнения, ни раздражения. — И если я скажу фараону...

— То ничего не изменится, — в синих глазах Пентесилеи сверкнули и погасли колючие искры. — Для Рамзеса главное — победа в этом походе. А для тебя?

— Твоё участие победы не обеспечит! — зло произнёс Панехси.

Она рассмеялась.

— Я не такой великий полководец, как Гектор, но сражаюсь я не хуже. И раз уж Гектору дают для битвы с тремя тысячами врагов всего полторы тысячи воинов, то я буду совсем не лишней.

— Ты можешь погибнуть! — проговорил везир, и страх, прозвучавший в его голосе, вдруг объяснил Гектору, что происходит и что движет сейчас этим могущественным царедворцем. Он смотрел на Пентесилею, и этот взгляд, и дрожь в голосе против воли его выдавали... Кажется, Пентесилея тоже прекрасно это понимала, и она была готова к этому разговору заранее.

— Любой воин может погибнуть, Панехси. И это не повод избегать битвы.

— У тебя — маленький сын! Или ты не женщина? — почти с мольбой проговорил везир.

— У моего сына есть отец, которого я хочу ему вернуть, а это во многом зависит от нынешнего похода, — ответила молодая женщина, приподнимая младенца и прикасаясь губами к его выпуклому лобику. — Я права, Патрокл? Да?

Лицо везира совсем потемнело. Он не привык, чтобы ему возражали, а что ещё хуже — сейчас он был бессилен, он не мог настоять на выполнении своей воли, и это приводило его в бешенство.

— Сто против одного, что твоего мужа нет в живых, и ты сама это понимаешь, Пентесилея! — глухо произнёс он, отводя глаза от её пронзительного взгляда. — И если погибнешь ты, у мальчика никого не останется.

— Останется Гектор, его дядя и наш царь, — невозмутимо отрезала амазонка, не дрогнув и не смутившись. — Или в твои планы входит и смерть Гектора, о везир Великого Дома?

В этих словах прозвучал вызов, и Панехси, услыхав их, едва заметно вздрогнул. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и везир фараона первым отвёл взгляд.

— Я не понимаю тебя, — сказал он.

— Я ещё плохо говорю на вашем языке, — улыбнулась Пентесилея. — И возможно, что-то сказала не так. Но, думаю я, всё было сказано так, как надо, Панехси. На этом и закончим. Ты хотел поговорить с Гектором, да?