- Хорошо, - девушка улыбнулась. - Подглядывать не будешь?

- Нет…

Она колебалась, неуверенно мялась на пороге ванной комнаты.

- Это плохо? - улыбнулся Шубин. - Ну то, что я не буду подглядывать?

- Ой, ладно… - она фыркнула, покраснела и заперлась в ванной.

Зачем он думал о том, о чём думать воспрещалась? Шубин неприкаянно ходил по номеру, злился, опустился в кресло, откинул голову. За запертой дверью потекла вода, прозвучал блаженный стон. Глеб вздрогнул - хоть уши затыкай, навалилась усталость, перед глазами поплыли темные волны, он чувствовал неудобства, болезненные ощущения - так отзывалась его совесть. Красная Армия сидит в окопах - в голоде, холоде, грязи, под постоянными артобстрелами и танковыми атаками. А он здесь - в тепле, в довоенной расслабляющей обстановке, да ещё с неподобающими мыслями в голове.

В коридоре послышался шум; Глеб открыл глаза: приглушённо бубнили люди, он вскочил с кресла, на цыпочках подошёл к двери, поколебался, взялся за замок. Дверь отворилась бесшумно, на пару сантиметров: у номера на против мялся замерший немецкий офицер, ворот его шинели был поднят - бедняга промок - на улице шел мокрый снег, а в тёплом помещении быстро таял. Под его ногами стоял офицерский ранец; знакомый администратор открыла ключом дверь, любезно улыбнулась новому гостю.

- Как доехали, герр офицер? Как дела в Берлине?

Постоялец поглядывал на неё с раздражением, явно мечтал застрелить её тут же, на месте.

Досматривать не интересную сцену Шубин не стал, тихонько прикрыл дверь. В душе продолжала течь вода - Настя в своём блаженстве потеряла счёт времени - пусть моется, когда ещё удастся? Снова навалилось оцепенение, какие-то безумные мысли в голове - невозможно советскому разведчику сидеть без дела в логове врага.

Он вернулся к входной двери, помялся, опять приоткрыл ее - в коридоре стояла глухая могильная тишина. В здании были толстые стены, хорошая звукоизоляция; он извлёк из внутреннего кармана ТТ, навернул глушитель, поправил китель, вышел за дверь и бесшумно двинулся по коридору - на душе вдруг стало спокойно, даже умиротворённо. До двери с номером 212 оказалось четырнадцать шагов – непонятно, зачем он их сосчитал. На дверной ручке висела табличка «Не беспокоить!», продублированная по-немецки - персонал уже подсуетился, заготовил все нужное.

Мяться под дверью было глупо - в любую секунду могли появиться посторонние. Глеб вкрадчиво постучал, выждал несколько секунд, постучал громче. В номере что-то заскрипело, послышались шаги.

- Что ещё? - в мужском голосе сквозило раздражение.

- Это обслуживание в номерах, герр офицер, - Шубин отчаянно коверкал немецкую речь. - Вы заказывали шампанское!

- Издеваетесь? - рассердился немец. - Нам уже принесли.

- Да я понимаю, герр офицер, но тут ещё фрукты и сладости. Это конфеты нашей районной кондитерской фабрики.

Постоялец приглушённо ругнулся - эти русские в своем стремлении услужить, порой такие назойливые! И открыл дверь. Немецкий в разобранном виде: майка, подтяжки, форменные бриджи, на щеке отчетливо отпечаталась красная помада. Он злился - отвлекли на самом интересном месте; офицер даже не успел измениться в лице. Пистолет с глушителем Шубин прятал за спиной; он шагнул через порог, плечом оттолкнул дверь, ударил немца левым кулаком в живот, вывел из равновесия. Немец согнулся, закашлялся - этих секунд хватило, чтобы захлопнуть дверь - хлопок слился с выстрелом, может повезёт не обратят внимание, да и стены в заведении толстые. На груди убитого расплылось кровавое пятно - гауптштурмфюрер повалился навзничь, благо на полу было мягкое покрытие - такие вот конфеты у местной фабрики, господин офицер!..

Номер был обставлен почти роскошно - повезло господам. Глеб бросился в спальню, благо сразу заметил через проем - угол кровати, влетел вскинул пистолет. Прелюдия ещё только начиналась - любовники успели только выпить шампанского, откушали грушу. С кровати спрыгнула растрепанная женщина в короткой кружевной сорочке - хорошо хоть не голая, у неё была отличная фигура; растрепались золотистые волосы; исказилось миловидное лицо. Она стрельнула глазами, бросилась к стулу, на котором висело обмундирование, лежала кобура с Вальтером. Глеб надавил на спуск - глушитель гасил звуки, но все равно хлопало громко - вся надежда на стены. Пуля попала ей в бок, ноги подкосились - женщина ахнув, упала под койку, захрипела извиваясь и пытаясь зажать рану. Шубин обошел кровать, жертва задыхалась, из раны сочилось алая кровь; задралось сорочка, но Глеб на это даже не смотрел - без формы обычная женщина, привлекательная, страдающая; она пыталась что-то сказать, но кровь вдруг пошла горлом. Шубин поднял пистолет: только не в голову! - умоляли женские глаза. Пуля пробила лобную кость, оставив небольшое входное отверстие.

Он вернулся в гостиную - замер, прислушиваясь: в заведении царила подозрительная тишина - гауптштурмфюрер умер мгновенно, в темноте блестели его раскрытые глаза. Лейтенант подошёл к двери, выждал несколько минут - никто не шумел; вышел в коридор, затворил за собой дверь, проскользнул в свой номер, заперся. Потрясающе - Настя ещё мылась; он чуть не засмеялся; шумела вода, девушка что-то напевала – входи, бери советскую разведчицу голыми руками!

Опять он не мог найти себе места - ходил из угла в угол; подошёл к окну, приоткрыл форточку, прикурил сигарету. В дверь не громко постучали; он вздрогнул чуть не выронил окурок. стук был не агрессивный, после такого обычно не следует вынос двери.

- Я прошу прощения, господин… - донесся из коридора не громкий женский голос.

Глеб выбросил окурок в форточку, прислушался: Настя мылась и напевала: песни советских композиторов в репертуаре закончились, началась оперетта… Он подошёл к двери:

- В чём дело?

- Это горничная, я работаю на этом этаже. Мне очень жаль, господин, но произошла ошибка - номер забронировали для другого постояльца - Вера Павловна, к сожалению, забыла… Мы дадим вам другой номер, он не хуже. Вы не могли бы открыть? Мне нужно снять постельное бельё и постелить новое.

Он оказался не догадливее того эсэсовца: открыл дверь - там уже не было никакой горничной. Тут же последовал мощный удар в грудь - перехватило дыхание, потемнело в глазах, за первым ударом последовал второй. Шубин отлетел в комнату, ударился спиной - боль острой иглой пронзила все тело, сознание заметалось. Он ничего не понимал - значит слышали выстрелы? - но как-то странно они работают. Боль ломала, дышать было трудно; он приподнялся на локтях, тряхнуло так, что картинка в глазах расплылась. Над ним стояли двое в чёрных шинелях с полицейскими повязками на рукавах, они целились в разведчика из коротких карабинов - не описать, что поднялось в душе. Его схватили за шиворот, подняли на ноги, снова двинули кулаком в живот - искры брызнули из глаз лейтенанта. Слабаком полицай не был - сильная рука толкнула Шубина в кресло, он пытался что-то придумать, но боль выкручивала мышцы. Полицаи стояли в двух метрах и злобно лыбились. Прихрамывая подошел третий - знакомая личность; хоть и настрадался без одежды в зимнем лесу, а рожа все равно довольная, просто счастливая, та же вытянутая физиономия, белая угревая сыпь, маленькие глазки у переносицы.