— Классно! Спасибо, Люси Салливан!

Я пошла в душ, а когда вернулась, комната была уже пуста — Гас куда-то делся, и меня охватила легкая паника. Я боялась, что он совсем ушел, но еще больше — что он еще здесь. С его редкостным умением создавать скандальные ситуации я не была уверена, что, даже несмотря на его трогательное раскаяние, ему можно позволить бродить по квартире без присмотра.

Перед глазами у меня встала жуткая картина: Гас лежит в постели между Дэниэлом и Карен и болтает без умолку, не обращая внимания на то, что им пришлось внезапно и без всякого желания прервать свои любовные игры. Но все оказалось в порядке.

Гас нашелся за столом в кухне в обществе Дэниэла и Карен. Все они пили чай и ссориться не собирались. Наоборот, к моему огромному облегчению, они прекрасно поладили, мирно беседовали о том, о чем принято беседовать за утренним чаем, и даже Гас с Дэниэлом как будто нашли общий язык и предали забвению беззаконное распитие Гасом шести банок чужого «Гиннесса». Карен и Гас общались как лучшие друзья.

— Люси? — просиял Гас, когда я появилась на пороге кухни. — Входи, садись и подкрепи свои силы здоровой пищей.

— Привет, — невнятно откликнулась я, несколько ошарашенная этой неформально-дружественной обстановкой. Я была не то чтобы раздражена, а как-то обескуражена — вероятно, потому, что все эти люди, которые познакомились только благодаря мне, и без меня чувствовали себя прекрасно.

— Я объяснил Карен, что нечаянно воспользовался ее шампунем от Элизабет Арден, — с невинным видом заметил Гас, — а она говорит, что все в порядке.

— Право, какие пустяки, — прощебетала Карен, улыбаясь Гасу, Дэниэлу и мне.

Ничего себе пустяки! Спорю на что угодно: Карен не проявила бы и малой доли той кротости, если бы к вышеозначенной косметике от Элизабет Арден притронулись мы с Шарлоттой.

Просто Гас ей понравился, ясное дело.

А может, Дэниэл минувшей ночью показал себя героем-любовником. Но уж об этом-то я еще успею узнать. Она сама расскажет нам все в подробностях, как только мужчины уйдут.

На прогулку я собиралась долго. Труднее всего на свете одеться якобы просто и без затей и при этом выглядеть милой, женственной и стройной. Намного труднее, чем выбрать наряд для вчерашнего ужина с Дэниэлом. Когда идешь дышать свежим воздухом, вся штука в том, чтобы одеться так, будто тебе совершенно все равно, что на тебе надето: так, схватила, что под руку попалось, не выбирая. Я надела джинсы — а что было делать, больше ничего не оставалось, — хотя терпеть их не могу, потому что в джинсах сразу видно, какие у меня жирные ляжки.

Свои ляжки я ненавижу с детства и отдала бы что угодно, только бы они похудели. Я даже молилась об этом один раз. Мы пошли к Рождественской мессе (мама требовала, чтобы мы ходили к мессе всей семьей, и я научилась мириться с этим. За ропот и пререкания нас лишали мороженого за обедом). Когда священник возвестил, что теперь каждый может попросить господа о самом сокровенном, я помолилась, чтобы у меня были стройные ноги. После службы мама спросила, о чем молилась я, а когда узнала, пришла в ярость и заявила, что о таких вещах просить бога недостойно и неприлично. Тогда я, устыженная, вернулась в церковь, смиренно склонила голову и помолилась, чтобы господь даровал стройные ноги ей, папе, Крису, Питу, бабушке Салливан, голодающим в Африке и всем остальным, кому они нужны.

Но господь не вознаградил мое бескорыстное рвение, ляжки у меня остались такие же неизящные, как были, и тогда я поняла, что единственный способ зрительно уменьшить их — окружить большими предметами. Поэтому я надела тяжелые, громоздкие ботинки. Потом пришлось несколько смягчить походный вид пушистым розовым джемпером из ангоры цвета «девичья мечта» и просторной курткой в черно-синюю клетку, в которой я кажусь маленькой и хрупкой.

Следующий час я провела, стараясь создать впечатление, будто я кое-как заколола волосы на макушке. Потребовалась целая вечность, чтобы уложить мои кудряшки так, словно они разлетелись от случайного порыва ветра.

Затем последовал тщательный обильный макияж, которого вообще не должно быть заметно на лице, будто я совсем не красилась, а только умылась холодной водой: естественный румянец, чистая белая кожа, ясные глаза и свежие губы.

Гаса я обнаружила в гостиной, увлеченного беседой с Карен, Шарлоттой и Дэниэлом. Казалось, что их связывают узы ближайшей дружбы, что они знают друг друга всю жизнь. Сердце мое радостно подпрыгнуло. Я хотела, чтобы он понравился моим соседкам по квартире и друзьям. И чтобы они понравились ему.

Хотя, если можно, не настолько явно.

Хуже взаимной неприязни между вашим парнем и вашими знакомыми и близкими может быть только одно: чересчур пылкая симпатия. Она способна привести к ужасным осложнениям, непониманию и интимным проблемам.

Тем временем Шарлотте позвонил Саймон, и она, уже накрашенная и надушенная, возбужденно готовилась к выходу.

— Презервативы, — лихорадочно бормотала она, копаясь в сумочке, — презервативы, презервативы, тут они или нет?

— Вы ведь только пообедать собираетесь, — заметила я.

— Люси, твоя наивность меня удивляет, — надменно возразила она. — А, вот… черт, всего один… а какой? Ага, с ароматом ананаса. Ладно, сойдет.

— Люси, ты прекрасно выглядишь, — восхищенно сказал Дэниэл.

— Ага, правда. Очень красивая, — подтвердил Гас, оборачиваясь, чтобы разглядеть меня получше.

— Да, красивая, — эхом повторила Шарлотта.

— Спасибо.

— Ну что, пошли? — спросил Гас, вставая.

— Идем, — ответила я.

— Чрезвычайно приятно было со всеми вами познакомиться, — обратился к собравшимся Гас, уже напрочь забыв об обидах и недоразумениях вчерашнего вечера, — и желаю удачи с… гм… ну…

Так и не вспомнив, с кем, он кивнул Шарлотте.

— Спасибо, — натянуто улыбнулась она.

— Хорошего дня, — подмигнул мне Дэниэл.

— И тебе, — подмигнула я в ответ.

Хорошо хоть дождь не шел. Было холодно, но небо синее и безоблачное, и совершенно безветренно.

— Люси, у тебя перчатки есть?

— Есть.

— Дай мне.

— На.

Эгоист чертов.

— Да нет, нет, не так! — рассмеялся он. — Смотри, одну тебе на крайнюю правую руку, вторую — мне на крайнюю левую, теперь возьмемся за средние, и всем будет тепло. Поняла?

— Поняла.

Это было здорово, потому что полностью разрешило неловкий вопрос, как и когда браться за руки. Вчера вечером в пьяном угаре у нас никаких затруднений не возникло, но при трезвом холодном дневном свете все по-другому.

Мы шагали, раскачивая руками, и холодный воздух румянил нам щеки.