На этом этапе обучения отсеивается множество пилотов. Я знал это с самого начала благодаря книге «Парни что надо». Поскольку квалификационные вылеты осуществлялись из Пенсаколы, я прилетел туда накануне и встретился с братом и его товарищами по эскадрилье в баре «У Макгвайра», обвешанном долларовыми купюрами. Марк опередил меня на год, так как мне пришлось дважды отучиться на первом курсе колледжа. Он учился летать в Корпус-Кристи, а сейчас сдавал посадку на A-6 Intruder на палубу авианосца. В баре они с товарищами праздновали победу: Марк и еще несколько человек только что прошли тест на дневное и ночное приземление на авианосец. Вскоре Марк отправится к месту службы в Японию.

Полетная палуба авианосца – чрезвычайно опасное место. Здесь нередки случаи смерти или тяжелых увечий, несмотря на высокий уровень подготовки пилотов. Люди гибнут, угодив во вращающиеся лопасти винта, в заборное устройство двигателя, под реактивную струю. Многие операции выполняют 18-летние сопляки, и, чтобы избежать несчастных случаев, каждый должен назубок знать свое дело и хорошо его выполнять. Моим делом было посадить самолет.

Погода оказалась так себе, и я был слишком неопытным, чтобы получить право летать в условиях облачности. Приближаясь к кораблю, одновременно следя за погодными условиями, я заметил рядом моего соседа по комнате на другом Т-2 и сказал ему, что пристроюсь к его правому крылу – полетим строем, чтобы не столкнуться, когда войдем в зону облачности. Это было против правил – мы оба не имели достаточного опыта полетов в строю, – но казалось самым безопасным. Как только мы выйдем из облаков, я отстану от «коллеги» и буду приближаться к кораблю следом за ним.

Глядя вниз на авианосец «Лексингтон», я не мог поверить, что мне предстоит посадить самолет на эту крохотную точку. Взлетно-посадочная полоса аэропорта, как правило, 2 км в длину и 45 м в ширину. Но главное – она неподвижна. ВПП авианосца меньше 300 м в длину и намного уже; вдобавок она постоянно меняет угол тангажа, кренится и подпрыгивает на волнах. Сам корабль тоже движется, и, поскольку зона посадки находится под углом к носу судна, ВПП постоянно «убегает» вперед и вправо от самолета, пытающегося на нее сесть.

Смотреть на авианосец было жутко. Пролетая над ним и выполняя разворот, я недостаточно сильно потянул ручку управления, и меня увело в сторону. Стало намного сложнее занять нужное положение позади корабля. Когда я в первый раз заходил на посадку, у меня создалось обманчивое впечатление, что палуба была достаточно большой по сравнению с моим Т-2. Это меня обнадежило, поскольку садился я пока неидеально. Я сосредоточился на оптической системе обеспечения посадки в левой части полетной палубы – она визуально показывает пилотам, насколько точно они заходят на посадку. Коснулся палубы и включил режим полной тяги, возвращаясь в воздух. Первая попытка прошла неплохо, и я почувствовал себя увереннее. Чтобы пройти квалификацию, мне предстояло выполнить шесть посадок конвейером, садясь и сразу же взлетая, а затем выпустить посадочный гак – хвостовой крюк – и зацепиться за тормозной трос. Я надеялся успеть сделать все это за один день. Выполнив первую посадку с аэрофинишером, я официально стану пилотом палубной авиации, членом уникального братства.

Я без проблем проделал касания и взлеты, но, когда на подлете к авианосцу выпустил гак, яснее увидел опасность ситуации и почувствовал скачок адреналина – скверно! Снижение, касание, полная тяга, как нас учили, – если гак не зацепится за трос, я должен быть готов вновь подняться в воздух, чтобы самолет не свалился с носа корабля в воду. Потрясающе было бы почувствовать, как тормозной крюк захватывает трос, доказывая, что я все сделал правильно, – если бы я не забыл пристегнуться как следует. При зацеплении меня швырнуло вперед и ударило о приборную панель. Ощущения, как будто я попал в автоаварию, в ситуации, когда я впервые в жизни выполняю посадку с аэрофинишером на палубу авианосца, замедлили мою реакцию. Теперь, остановившись, я должен был убрать тягу, но мне не удалось сделать это быстро. Один из техников выскочил перед носом самолета, яростно подавая мне сигнал «Убрать тягу».

Я выполнил вторую посадку с аэрофинишером, затем третью. Еще одна, и требования выполнены! Однако начало темнеть, и нам приказали возвращаться на аэродром. Я рассчитывал на следующий же день завершить тест, но не увидел себя в списке допущенных к завтрашним полетам и решил, что меня завернули. Несколько часов я места себе не находил, уверенный в провале, но затем узнал, что три мои посадки были достаточно хороши, и квалификационное испытание мне зачли без четвертой. Я пилот-палубник!

Скоро я начал летать на А-4 Skyhawk, штурмовике времен Вьетнамской войны, позволяющем приобретать навыки, необходимые в бою: бомбометание, полет на малых высотах, чтобы не дать себя обнаружить, маневрирование в воздушном бою. Как и в случае Т-34 и Т-2, обучение было трудным. От нас требовалось быстро усваивать новое и переходить к следующей задаче. На этом этапе подготовки пилоты, имеющие опыт полетов, утрачивали преимущество, по мере того как остальные сокращали разрыв. Учиться сбрасывать бомбы мы летали из «Бивилла» на авиабазу ВМС «Эль-Сентро» в Южной Калифорнии, оборудованную целями для тренировки пилотов. У меня не обнаружилось способностей к бомбометанию, и ничто не помогало повысить точность. Я привык к шуткам товарищей по этому поводу, однако худшим не был. Иногда кто-нибудь сбрасывал учебную бомбу так далеко от цели, словно метил в наблюдателя, сидящего в будке на краю полигона.

Цели носили странные названия, вероятно для того, чтобы мы могли отличать их одну от другой в радиопереговорах. Я до сих пор помню некоторые, например «Тенистое дерево» или «Багаж Китти». У целей было несколько маршрутов подлета, чтобы отрабатывать разные направления атаки при разном рельефе местности. Каждая цель являлась системой концентрических колец с ясно обозначенным центром, в который нам следовало попасть учебной бомбой Mark 76. Бомбардировочный прицел на А-4 представляет собой неподвижную сетку, свет проецируется на лобовое стекло, и при пользовании им необходимо не только удерживать световое пятно на цели, но и делать поправку на ветер. Сброс бомбы осуществлялся нажатием маленькой кнопки на ручке управления, следовало учесть время падения бомбы с высоты, на которой ты находишься. Из-за этого возникал соблазн лететь пониже, однако нельзя было снизиться настолько, чтобы это грозило катастрофой.

Гораздо лучше мне давался ближний маневренный воздушный бой. Мы начали с самого простого: летишь за инструктором в положении ведения огня и пытаешься сохранить его, когда самолет инструктора начинает непредсказуемо перемещаться. Сначала это было сплошное унижение – инструктор как-то ухитрялся из позиции защищающегося (передо мной) перейти в позицию атакующего (позади меня), – но я быстро приноровился и с усложнением заданий обретал все большую уверенность. Для меня было естественно мыслить тремя измерениями, как это необходимо в ближнем воздушном бою. Я быстро усвоил мудрость военных летчиков: «Если ты не хитришь, значит, не стараешься». Я узнал, что получу небольшое преимущество, есть вычислю точку, где наша схватка начнется на более высокой скорости, чем ожидалось.

Это был один из моих любимых этапов подготовки, и не только потому, что он мне легко давался, – он был захватывающим. В воздушном «бою» я обрел свободу и радость творчества. Мне нравилось подолгу чередовать пикирование с горками, ныряя вверх-вниз в огромных кучевых облаках ранним техасским летом в попытках «убить» противника. В последний свой полет на этом этапе обучения я нанес разгромное поражение одному из инструкторов – во всяком случае, с собственной точки зрения.