Автобан все не кончается, к тому же образуется пробка, которая, правда, быстро рассасывается, и во мне бушует смесь разочарования с облегчением. Мимо плывут машины, облака, время. Голова у меня клонится к стеклу, и я смотрю в окно. С каждой минутой тяжелеет на сердце. С каждым километром мне становится хуже. Леви ничего не говорит, он так же молчалив, как и я, и думаю, в этом моя вина. Возможно, он просто не знает, что сказать. Возможно, взволнован.

Я боюсь. Потому что действительно не знаю, что меня ждет. Я спала, а проснулась в больнице – без Иззи. Лечение длилось долго, боли были ужасными. С организмом у меня все в порядке, остальное же по-прежнему пытается стать единым целым, а боли теперь просто другие.

До того как въехать в новый дом, мы жили в гостинице, и родители упаковали в коробки все, что смогли спасти. Мои вещи тоже. То, что от них осталось. В гостинице я впервые заглянула туда и, найдя футболку Иззи, несколько часов проплакала. Свечу и блокнот я купила новые и приложила к другим вещам.

Дышать, Ханна, дышать.

Я пытаюсь! При этой мысли не могу сдержать мимолетной улыбки. Да, я пытаюсь. С тех пор как Иззи больше нет, я только пыталась, и чаще всего этого было недостаточно. Думаю, я никогда этого не хотела.

Мы по-прежнему скользим по автобану, вблизи открывается вид на Франкфурт, и я непроизвольно поднимаю голову. Родной дом. Этот вид всегда говорил мне о том, что мы скоро будем дома.

Я начинаю покрываться потом, сводит живот. Если сейчас такая реакция, что же будет, когда мы приедем?

Как же выглядит наш дом? Стоит ли он еще? Мама с папой держали меня вдали от него, и я была настолько заперта в своем мирке, что совсем не замечала этого. Не потому, что мне было все равно, просто и так навалилось слишком много всего. Потому что я не хотела своими глазами увидеть, что натворила.

Леви перестраивается на другую полосу, я вижу указатели. Мы съезжаем с автобана и наконец оказываемся на региональной трассе, скоро нам сворачивать налево. Еще четыре улицы. Два поворота.

Мы на месте.

Машина останавливается, Леви выключает двигатель, а мне не пошевелиться. Я уже несколько минут как перестала смотреть в окно и вместо этого уперлась взглядом в свои ноги. Мне холодно. Больше всего на свете мне хочется остаться в машине и наорать на Леви, чтобы ехал дальше. Что я не хочу быть здесь. И это правда, я не хочу. Но должна. Я должна все увидеть. Это мой долг перед Иззи.

– Ханна? – Я слышу голос Леви, он повернулся ко мне. Подняв глаза, я смотрю на него, и понимаю по выражению его лица, как он переживает. Он пристально смотрит на меня с плотно сжатыми губами.

А затем выходит из машины.

Открыв дверцу, Леви протягивает мне руку. Он заслоняет собой наш дом.

– Давай! Пойдем внутрь.

Я медлю.

– Ханна, мы не для того так долго ехали, чтобы теперь все бросить!

И пока не передумала, я даю ему руку. Он прав. Мы здесь не просто так.

Я выхожу на ватных ногах и, делая глубокий вдох, закрываю глаза. Леви, захлопнув дверцу, запирает машину Бена.

Когда я открываю глаза, Леви все еще стоит передо мной. Подняв голову, смотрю на него и чувствую, что он крепче сжимает мою руку.

– Мы сделаем это вместе.

Он разворачивается, отходит в сторону, и я вижу свой дом. Нет, я вижу дом, чужой дом, проход к которому со всех сторон перекрыт, и перед ним только груды камней. Я вижу дом, на котором с правой стороны еще немного проглядывает белая краска, а с левой стороны он полностью сгорел. Кругом копоть и чернота, половины крыши нет, боковой фасад отсутствует. Там висит брезент. Дом похож на какие-то развалины.

У меня начинает кружиться голова, и я вцепляюсь в руку Леви, чтобы не упасть. В животе все напрягается.

Мы идем к входу, Леви поддерживает меня. Здесь Иззи училась кататься на велосипеде, а я разбила себе коленку.

Рядом с входной дверью виднеется грязная табличка «Добро пожаловать к Элерсам!». Дверь не заперта, возможно, в дом кто-то пытался вломиться. Кто ж знает. Я толкаю ее, она заедает. Повсюду мусор и грязь. Дом пуст, и все же на каждом шагу меня встречают воспоминания.

Пахнет копотью и пылью, каким-то другим миром. Через маленькую прихожую мы входим в пустую гостиную, где потолок сохранился лишь наполовину. Нам нужно наверх.

Я отпускаю руку Леви, иду к лестнице, переставляю одну ногу за другой, пока не дотягиваюсь до перил. Ступеньки поскрипывают, я боюсь, что они не выдержат меня, и все же следую по ним наверх. Налево, мне нужно налево. Я чуть не задыхаюсь. Там больше ничего нет. Не осталось ничего, кроме пепла и грязи. Комнаты нет, а она занимала половину этажа.

– Мы сейчас уходим. Ведите себя хорошо и не делайте глупостей, слышите? – Папа целует в лоб сперва Иззи, а затем меня. Мы уже лежим в постели, мы собирались устроить видеовечер.

– Что такого безумного мы можем натворить в пижамах? – пытается острить Иззи, почесывая за ухом согласно мяукающего Мо.

– Фильм заканчивается в десять, и мы – сразу домой.

– Нам уже не восемь лет, мамочка, – раздраженно говорю я.

– Мы знаем, – подмигивает мне папа, перед тем как выйти из комнаты и закрыть дверь.

– Ну и что мы будем смотреть? Ханна, что ты делаешь?

Соскочив с кровати, я в эту минуту зажигаю свечу на столике между телевизором и кроватью Иззи, потому что у нее фантастический аромат, и я ее очень люблю.

– Мама же сказала, чтобы ты не трогала ее, когда их нет дома.

Я лишь раздраженно закатываю глаза и, задернув занавески за телевизором, сдвигаю свечу немного назад. Затем зажигаю еще несколько чайных свечек, чтобы выключить свет.

– Да что может случиться, Иззи? – весело говорю я, снова заползая в постель.

Мы посмотрели фильм и заснули. Я заснула. Спросила у Иззи, что может случиться. Идиотка. Это все моя вина, а она меня предостерегала.

Воспоминание заставляет меня вздрогнуть, все вытесненное выходит на поверхность, и уму непостижимо, что я была так глупа. Иззи, что же я наделала?

Не удержавшись, я падаю.

И кричу. Крик этот громче и больнее, чем что бы то ни было прежде. Он пробирает меня до костей, сотрясает меня, заставляет дрожать и трепетать. Он раскачивает стены во мне, и слезы, что текут по щекам обильнее и быстрее, чем когда-либо, превращаются в поток. Тот, который увлекает за собой все камни и сносит стены до самого основания, разрушает их. Они освобождают меня – слезы и крик. Они вскрывают рану и пустоту, глубже которых не бывает.

А когда крик стихает, я ощущаю порезы на коленях от удара об пол и обнимающие меня руки Леви, чувствую себя бесконечно опустошенной и без сил. Я сникаю.