– Не просила? – неожиданно тихо спросил он. – Значит, не просила. И браслет приняла… И в Грозогорье пришла. И мастера по камню искала. И сама, сама в руки взяла и инструмент, и камень, и книгу! О синих шарах узнала, о каменной пыли, об образе и личинах… Виноградная, случайно ли?

– Я хотела магии… – прошептала она, закрывая лицо ладонью, – всем и отовсюду…

– Разве не это получила? – крикнул Грегор. – В твоих руках власть. В твоих руках картографы и чтецы звёзд, тебе подвластны дозоры, конники, мудрецы. Северолесье само выбирает, кого сделать своим повелителем. Само ищет, кто справится, кто сдюжит. Верно, старый правитель стал слаб, поредела в их династии кровь – посмотри, какие длинные в последние годы стали зимы, как сгустилась мгла… Кончилось его время. А Северолесье решило, что настало твоё! Семь земель тебя выбрали, виноградная. Властвуй – и иди, к чему наметила!

Хедвика отвернулась, отирая пальцем слёзы. Грегор, тяжело дыша, снова опустился на стул.

– Всё неслучайно. И каменный браслет, что тебе Файф подарил. И то, что прибежала ты в ту таверну в ту минуту, прячась от дождя. И сам дождь, милая моя, не случайный!

– Что мне делать?

Мастер осёкся. Она медленно встала и, сжав его руку, пошла к двери.

– Ты мне не подсказчик, верно?

– Иди к колдунье.

Хедвика кивнула. Колдунья Мёртвого города. Чужая. Гостья этого мира.

– Как мне её найти?

За окном набирал силу дождь, и первая гроза озарила ответ Грегора зловещим эхом.

– Помнишь Дядюшку Ши? Скоро весенняя ярмарка. Разыщи его, он знает… Не тяни, виноградная, не тяни. И старого мастера не забывай. Скажи хоть на прощание, как имя твоё?

Хедвика скупо улыбнулась.

– Ты слышал дворцовый указ, мастер. Нет больше секрета в моём имени.

Грегор рассмеялся.

– Доброй дороги, северная. Хедвика.

Преодолев голубые и алые шёлковые травы, Хедвика вошла в Мёртвый город. По правую руку мягко ступал советник, по левую шелестел ветер, шипел ручей. Город был полон теней, за воротами заканчивалась привычная история и распахивал двери чужой мир. Хедвика чувствовала его дыхание, но не могла остановиться перед страхом. За нею стояло Грозогорье.

По улицам стелились шёлковые силуэты, крыши и площади словно присыпало столетней пылью, укутало плотной шалью небытия. Ни единого человека не было среди городских стен, и только густые высокие травы шумели к югу и к западу, к северу и к востоку.

Хильдегарт и Хедвика с лёгкостью отыскали среди гранитных домов жилище колдуньи. Это было единственное строение, из трубы которого шёл дым, а у порога чернела живая земля.

– Выращивает города, – негромко произнёс советник. – На живом клочке… Госпожа, отчего город мёртв?

Хедвика усмехнулась про себя – советник поначалу чурался, но быстро привык, что знает она о стольком, будто не племянницей правителя росла, а цыганкой, русалкой, колдуньей, торговкой… Она прислушалась к себе, перебирая воспоминания.

– Здесь никогда не было настоящего города, Хильдегарт. Это улицы чужого мира, и стены здесь, чтобы чужие глаза не глядели. Город, как синий шар из груди, из другого мира забрали. Здесь он затих, затаился, покрылся патиной. Может быть, когда-нибудь оживёт, а пока дурная мёртвая слава его от любопытных путников бережёт. Колдунья выращивает здесь новые города, полные магии, а уж что с ними делает, кто знает… Нам важнее выведать, откуда она магию черпает…

«Ах, какая стала премудрая! Слово чеканит, обо всём ведает!» – рассмеялся в голове Файф.

«Когда отстанешь от меня?» – беззлобно спросила Хедвика, шагая по узкой запылённой тропинке к дверям.

«На этот вопрос только сама себе и ответишь. Когда отпустишь меня, тогда и уйду. Твоими мыслями говорю, твоими глазами вижу».

Она знала, что нет никакого Файфа, что шар его молвит не голосом хозяина, а вторит собственным её думам и тревогам. Но никак не могла свыкнуться с тем, что хлёсткого и насмешливого, таинственного и чужого лютника больше нет, как нет и тени его…

«Когда отпустишь меня, тогда и уйду».

Есть только воспоминание, вина и горечь, камень на сердце безо всякой магии – не обколешь, не огранишь, оправой не оплетёшь.

Дверь была не заперта.

Хедвика толкнула массивную створку и окунулась в тёплый аромат спелых винных вишен. За завесой чёрных мантий она разглядела склонившуюся над котлом колдунью. Та вовсе не казалась страшной – со спутанными волосами, собранными в высокий узел, в цветастом фартуке с надписями на нелепых языках, в широкой юбке и с черпаком в руках…

– Примет меня колдунья?

Колдунья не ответила, но сосредоточенно кивнула, адресовав кивок котлу. Хедвика сочла это позволением войти и обернулась к советнику – было ясно, что не по нраву ему все эти колдовские маски, часы в человеческий рост, перья, склянки и серебряные флаконы, развешанные и расставленные по мрачному простору.

– Нет-нет, – буркнула из-за котла ведьма, опуская в него плоские бруски, похожие на тёмные, гладко обструганные дощечки. – Пусть подождёт в саду. Шоколад мужских глаз не любит.

– Шоколад? – удивлённо спросила Хедвика, принюхиваясь и раздвигая полог из мантий. Там, за преградой из рукавов, подолов и капюшонов, запах стоял ещё более сильный: густой, горячий, медовый с тонкой горечью.

– Во всех Семи землях хорошего шоколада не сыщешь, – ответила колдунья, взглядом погружая в котёл последний тёмный брусок. Коснувшись поверхности, он тотчас оплавился; по чёрной, с вишнёвым отливом глади пошли широкие круги. Аромат усилился почти нестерпимо, и Хедвика наконец ясно поверила, что кипит в котле.

Колдунья Мёртвого города, тёмная легенда Северолесья, сказка Траворечья и тень Грозогорья, варила в глубоком котле медовый шоколад.

– Проходи, проходи, – велела она, подсыпая в тягучую глянцевую массу чёрные песчинки. – Погоди, доварю и дам тебе то, за чем пришла.

– Откуда вам ведать, за чем пришла? – спросила Хедвика, боком пробираясь между шаткими полками, заставленными вазами, пузырьками и высокими сосудами тёмного стекла, словно высеченными изо льда.

На одной из полок она заметила брошенную мантию с недошитым по рукаву узором. Окна были занавешены тяжёлыми портьерами необычно плотной, в переливах ткани, но и в скупом свете Хедвика различила изумрудный кант. Она подошла и осторожно, двумя пальцами коснулась мантии.

– Я знаю, чья это.

– Ничья, – ворчливо отозвалась колдунья, щелчком заставляя полотенце опуститься ей в руки. Утёрла лоб, плотно прикрыла котёл томпаковой крышкой и вздохнула: – Не готова она ещё. А если на ком видела такую – немудрено. На здешних ярмарках мои мантии ценят. Нити магии вплетаю в самую основу, не отличишь.