Пятое и, наверное, самое важное: только августовский (1940 г.) вариант плана ставит выбор направления главного удара Красной Армии в зависимость от вероятных планов противника («считая, что основной удар немцев будет направлен к северу от устья р. Сан, необходимо и главные силы Красной Армии иметь развёрнутыми к северу от Полесья»). С очень и очень большой натяжкой эту логику можно ещё назвать «планированием ответного контрудара». Все последующие варианты устанавливают направление главного удара исходя из соображений военно-оперативных и политических «удобств» для наступающей Красной Армии, а вовсе не из оценки планов противника. Конкретнее: начиная с сентября 1940 г. все варианты оперативного плана предусматривают нанесение главного удара в южной Польше, с территории так называемого «львовского выступа» в общем направлении на Краков — Катовице. Выбор именно такого направления составители документов обосновывают отсутствием у противника (в отличие от «северного варианта» наступления в Восточной Пруссии) долговременных оборонительных укреплений, характером местности, позволяющей в большей степени реализовать ударную мощь танковых (механизированных) соединений, возможностью уже на первом этапе войны отрезать Германию от её основных союзников (Румынии, Венгрии и Болгарии), от сырьевых (нефть) и продовольственных ресурсов юго-восточной Европы. Оценка вероятных планов германского командования (нанесение немцами главного удара к северу или к югу от болот Полесья) при этом несколько раз меняется, но это уже никак не влияет на выбор направления главного удара Красной Армии.

В своей неопубликованной в 1965 г. статье маршал Василевский, фактический разработчик (именно его рукой они и были написаны) предвоенных планов стратегического развёртывания Красной Армии, писал: «Говоря об ошибках, надо прежде всего сказать об отсутствии прямого ответа на основной вопрос — о вероятности нападения на нас фашистской Германии, не говоря уже об определении хотя бы примерных сроков этого нападения». (43) Эту же мысль можно выразить яснее и проще: Сталин вёл свою активную «игру» и отдавать противнику инициативу в выборе времени и места нанесения первого удара не собирался. Сегодня можно уже твёрдо утверждать, что включённое в Полевой устав положение о том, что «войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории», было отнюдь не пропагандистским лозунгом, а вполне адекватным отражением стратегических планов высшего военно-политического руководства СССР.

Стоит отметить ещё одну, весьма примечательную деталь. Документы, составленные в округах (или адресованные командованию округов) содержательно, а во многом и текстуально, целыми абзацами совпадают с общим планом стратегического развёртывания Красной Армии и общим планом первых наступательных операций.

Но есть и важное отличие. В первых строках «окружных документов» (записка начальника штаба Киевского ОВО декабря 1940 г. и Директива на разработку плана оперативного развёртывания Западного ОВО апреля 1941 г.) содержится такая фраза:

«Пакты о ненападении между СССР и Германией, между СССР и Италией в настоящее время, можно полагать, обеспечивают мирное положение на наших западных границах». В документах же высшего руководства (докладных записках наркома обороны на имя Сталина и Молотова) пресловутый пакт не упоминается ни разу! Далее, в апреле 1941 г. Директива наркома обороны СССР так ориентирует командующего войсками Западник) ОВО:

«СССР не думает нападать на Германию и Италию. Эти государства, видимо, тоже не думают напасть на СССР в ближайшее время. Однако, учитывая (далее идёт перечень различных внешнеполитических событий. — М.С.), необходимо при выработке плана обороны СССР иметь в виду не только таких противников, как Финляндия, Румыния, Англия, но и таких возможных противников, как Германия, Италия и Япония». (6, стр. 134)

И это при том, что в документах высшего командования Англия (по крайней мере — с августа 1940 г.) в качестве возможного противника СССР никогда не называлась, зато главным противником (с того же срока) неизменно называлась Германия, которую предположительно могли поддержать Италия, Венгрия, Румыния и Финляндия. Таким образом, преднамеренная дезинформация собственных войск (как важный элемент сокрытия реальных планов) поднималась даже до уровня командующих округами. Стоит ли после этого удивляться тому, что советские генералы и маршалы, встретившие войну в должностях командиров полков и дивизий, в своих мемуарах высказывают мнение (возможно — вполне искреннее) о том, что «Сталин поверил в подпись Риббентропа на Пакте о ненападении…».

Если научная дискуссия об общей направленности и конкретном содержании оперативных планов командования Красной Армии к настоящему времени может считаться в основном завершённой, то вопрос о запланированном Сталиным моменте начала реализации этих планов по-прежнему остаётся дискуссионным. И это неудивительно: если сам по себе факт разработки оперативных планов наступательных действий на чужой территории ещё может быть с некоторой натяжкой назван рутинной работой, которую в качестве меры предосторожности ведёт любой Генштаб, то установление конкретной даты запланированного вторжения в Европу заставляет по-новому оценить роль Советского Союза во Второй мировой войне. Понятно, что для сокрытия и извращения информации по этому вопросу официальная советская и постсоветская «историческая наука» приложили максимум усилий.

В целом ситуацию, сложившуюся в отечественной историографии начального периода Великой Отечественной войны, иначе как «театром абсурда» назвать нельзя. Внимательный читатель, вероятно, заметил, что все вышеуказанные документы стратегического военного планирования находятся в одном месте: ф. 16, оп. 2951 Центрального архива Министерства обороны. Этот фонд не рассекречен, а значит, и никому, кроме ангажированных «историков от Главпура», недоступен. Таким образом, более 10 лет существует совершенно бредовая ситуация, когда ряд документов опубликован, но не рассекречен! Мы не можем ни проверить соответствие опубликованных текстов оригиналам документов, ни восполнить «забытые» публикаторами фрагменты. Хотя не кто иной, как сам Махмуд Ахметович сообщил в 1995 г., что в Докладе от 11 марта 1941 г. (в той его части, которая определяли порядок действий Юго-Западного фронта — и которая не была опубликована в «малиновке»!) рукой Ватутина была вписана фраза: «Наступление начать 12.6». (44, стр.93) Как это понимать? В отсутствие доступа к ф.16, оп. 2951 о достоверности этой информации остаётся только гадать…

Вернёмся, однако, к опубликованным документам. В декабре 1940 года — насколько можно судить по Докладной записке начальника штаба Киевского ОВО — начало боевых действий представлялось ещё отнесённым в неопределённое будущее («вооружённое нападение Германии на СССР наиболее вероятно при ситуации, когда Германия в борьбе с Англией будет победительницей и сохранит своё экономическое и военное господствующее влияние на Балканах»). Конца войны Германии с Англией не было видно, следовательно, у советского командования было ещё достаточно много времени для подготовки и нанесения первого удара. Все другие планы стратегического развёртывания 1940 года, перечисленные выше, и вовсе не содержат никаких прямых или косвенных указаний на дату начала развёртывания. Тот факт, что ход оперативных игр января 1941 г. был привязан к августовским датам, привлекает внимание, но делать на этом основании далеко идущие выводы было бы опрометчиво. Доклад Генштаба Красной Армии от 11 марта 1941 г. приведён — вопреки всем писаным и неписаным правилам научной публикации исторических документов — в крайне усечённом виде. Фактически опубликован только подробный обзор предполагаемых планов и группировки противника. Собственные планы советского командования оставлены «за кадром».