— Поедем в Баратти, — предложил Алессио.

— Я бы на твоем месте попытался.

— Попытался?

— Ну да. Поменяй работу, сынок, — повысил голос Артуро. — Займись торговлей, прояви смекалку, придумай что-нибудь! Или так и будешь жить? Состаришься к сорока годам, заработаешь себе рак… чего лучше! Если, конечно, дотянешь до сорока…

Он с досадой треснул кулаком по бардачку.

Алессио был мрачнее тучи.

Свернув направо, он поехал по направлению к Популонии. Туристы брали штурмом груду камней под названием «Этрусский некрополь». Уже начался сентябрь, но люди все равно стояли в очереди, чтобы посмотреть на захоронения никому не известных типов, живших три тысячи лет назад. Вот чудики!

— Мы с тобой разные, папа, — заговорил Алессио. — Успокойся, а? Мне нравится, когда об меня вытирают ноги, мне нравится работать на заводе и быть полным лохом. Ведь ты это хотел сказать? Зато мне не нравится опускать других людей.

Стрелка спидометра метнулась от шестидесяти к ста километрам.

Артуро молчал, укрыв глаза за стеклами очков, но слова сына его задели. Это было видно по тому, что он нервно ковырял обивку кресла.

— Вот что ты такого сделал, чтобы машину мне купить? — жестко бросил Алессио.

Артуро не ответил, хотя внутри него бушевал целый океан невысказанных слов.

Вечером он особенно внимательно следил за региональным выпуском новостей. Он ждал конкретной информации, и она прозвучала. Среди ночи Артуро позвонил по телефону первый раз, потом, едва превозмогая сердцебиение, второй — и больше в ту ночь уже не заснул.

Франческа крошила на тарелку кусочек хлеба, хотя не собиралась его есть. Она скатывала маленькие комочки, напоминавшие пластилиновые шарики. Краем глаза она наблюдала, как руки ее отца управляются с маленькими детальками. Движения были точные и размеренные, даже не верилось, что это его руки.

Энрико чинил соковыжималку, в очках он казался гораздо старше. Перед ним стоял ящичек с инструментами, в котором каждый предмет лежал в своем отделении. Он вынимал из ящичка то отвертку, то ключ и затем не глядя клал их на место.

Франческа сидела рядом с ним на кухне, расположенной так, что солнца там почти не бывало. Проснувшись, она надеялась услышать от родителей что-нибудь вроде поздравления с «первым днем учебы», но вместо этого увидела лишь привычные, молчаливые кивки.

Отец поднялся и вставил вилку в розетку: соковыжималка не работала. Тогда он сел и снова ее разобрал. В том, что касалось работы, его терпение было безграничным.

— Оставь ее, купим новую! — прошелестела Роза, но ее голос заглушило бряцание гаечного ключа.

Франческа ненавидела завтрак — то, как безупречно он был сервирован. Салфетки, вставленные в держатель, чашечки на блюдцах, высокие стаканы для сока — все это вызывало у нее раздражение. Франческа еще не доросла до того, чтобы спокойно относиться к мелочам. Когда начинался учебный год, у нее пропадал аппетит. И особенно в те дни, когда ее отец не работал по утрам, с шести до двух.

По телевизору шло утреннее шоу с поваром Лука Джурато, который демонстрировал, как нужно отделять куриное мясо от костей. Его голос был единственным живым в тишине квартире. Франческа, потупив взор, ела порционный джем и наблюдала за отцом с матерью.

Не происходило ровным счетом ничего.

Роза, как всегда, сидела в своем кресле.

Впрочем, недавно ее мать попросила котенка. Однажды утром она проснулась и впервые в жизни потребовала что-то для себя. Она ныла каждый день, и это произвело впечатление на Энрико: в конце концов он принес ей черно-белого котенка, подобранного на территории завода. Он вернулся домой с облезлым зверьком, завернутым в полотенце, и в эти минуты напоминал Шрека из мультика.

Роза вязала шарф, котенок сидел у нее на коленях. Сходи она две недели назад в полицейский участок, а не к врачу, вряд ли ей захотелось бы взять домой кота, который оставляет везде пучки шерсти и царапает диванную обивку.

Энрико упорно копался в соковыжималке. Уже несколько дней он не брился. Франческа была начеку, она откусывала крохотные кусочки печенья и максимально медленно их пережевывала. Она научилась высиживать за завтраком ровно столько, чтобы не получить нагоняй. Во-первых, следовало все съесть (или незаметно спрятать в карман то, что не лезло), во-вторых, сдержать тошноту, а потом, потупив взор, посидеть еще минут пятнадцать, притворяясь, будто смотришь телевизор. И наконец, последнее — осторожно подняться, не царапая стулом пол. Мать так и не купила ворсистые наклейки на ножки мебели, и Франческа не хотела схлопотать пощечину еще и из-за этого.

Если бы мать сходила тогда в полицию, а не к участковому врачу…

Франческа посмотрела на часы и стерла следы апельсинового сока с уголков губ.

Участковый врач — тот самый мерзавец, который зашивал Франческе запястье. Но в представлении Розы, которая родилась в малюсенькой калабрийской деревеньке, только доктора умеют во всем разбираться. Что взять с полицейских? Разве они что понимают? А у врачей, по крайней мере, есть диплом, и зарплату они высокую получают.

В прошлый понедельник Роза набралась храбрости, надела единственное приличное платье и отправилась к доктору. В приемной было полно народу, и Роза долго ждала своей очереди, подготавливая в уме речь. Она повторяла ее от начала до конца раз двадцать, кивая головой, как ученик, который учит урок. Но когда пришло время рассказать все доктору, Роза смутилась, потом расплакалась, а потом еще и расхохоталась.

«Нервный припадок», — заключил про себя доктор и прописал женщине прозак и еще какое-то снотворное.

Франческа поставила чашки в раковину и стряхнула крошки со скатерти. Энрико наконец удалось запустить соковыжималку; он даже улыбнулся, как неуверенный в себе школьник, который сумел правильно решить уравнение.

Доктор Сатта мог бы связаться с социальными работниками, посоветовать ей адвоката. Но в его обязанности не входило решение семейных проблем — неразрешимых семейных проблем.

Теперь Роза все время тихо, с отсутствующим видом улыбалась. Она одинаково улыбалась и дочери, и окну, и коту — кому и чему угодно. И Франческа начала ненавидеть мать. Ей все чаще приходилось выполнять работу по дому, потому что мать очень быстро уставала.

По ночам Франческа слышала их. Через дверь, через глухой темный коридор до нее доносились размеренные звуки: толчки, усиливающиеся по нарастающей, хриплые стоны… Стены были тонкими, чего ж тут не услышать. Франческа замирала, натянув на себя простыню, засунув голову под подушку, и почти не дышала, как загнанное животное. Ей хотелось одного — не слышать этих толчков, этих ужасных хрипов, доносившихся из комнаты родителей. Эффект прозака…

Схватив рюкзачок с тетрадями, Франческа с чувством бесконечного отвращения к этим животным махнула им от порога рукой и аккуратно закрыла за собой входную дверь. В восемь она встречалась во дворе с Лизой. Им предстояло ехать на велосипедах в горку вплоть до Монтемаццано, где располагался комплекс учреждений среднего образования второй ступени. Звонок звенел в пятнадцать минут девятого.