Баронесса снова улыбнулась девушке и опять погладила по голове.

— Будь по-твоему, умница… Поехали.

Баронесса попыталась вскочить, но Анечка ее удержала.

— Надо одеться аккуратно и тщательно. Иначе и впрямь доктор нас за своих пациентов примет.

И только теперь баронесса обратила внимание на то, как выглядит.

— Господи, вот ужас-то. Хорошо, что городовые меня не видели. Уже бы в клинику упекли. Или в кутузку… Спасибо, детка. Одевайся, потом я себя в порядок приведу — хорошо хоть, коляску сообразила приказать…

Анечка одевалась и раздумывала над словами баронессы. Конечно, в баронской коляске та могла раскатывать по городу хоть нагишом — и ни один городовой ее бы не остановил. Баронесса же, не девка с вокзала. Однако все-таки где барон?

В три часа ночи раздался звонок у калитки клиники душевных болезней доктора Ленца. Доктор, всегда следивший за новинками техники, оснастил электрическими звонками и клинику, и собственный дом. Более того, его эксцентричности хватило на то, чтобы провести свет во все палаты и даже осветить крошечный садик не газовыми, но новомодными фонарями со свечами господина Яблочкова. В Одессе тогда шутили, что клиника доктора Ленца есть один из экспонатов Парижской выставки.

Звонок у двери клиники, конечно, явление достаточно рядовое — мало ли что с человеком может приключиться, да и ночь пострашнее дня бывает. Однако душевные болезни, как правило, на человека с неба не падают — и потому нет резона ожидать, что пациент позвонит у ворот среди ночи. Одним словом, заспанный привратник появился только минут через пять и после нескольких весьма настойчивых звонков. Опрятно одетые дамы, держащиеся с немалым достоинством, весьма похожие на мать и дочь, попросили (а не приказали истерически), чтобы их провели к доктору Ленцу.

Дамы совершенно не походили на безумных. Та, что помладше, вела себя более чем разумно. Она несколько раз извинилась за столь поздний визит. И уже хотела удалиться, оставив записку доктору, как сам Ленц появился в дверях приемной. (Доктора настолько занимал казус фон Меля, что он засиделся над медицинскими журналами далеко за полночь.) Привратник поспешил удалиться, однако ушел только за дверь — уж очень было интересно, что на самом-то деле делают две такие приличные дамочки посреди ночи в клинике для душевнобольных.

А дело-то оказалось презабавным. Дама, та, что постарше, оказалась женой того самого безумного барона, который едва не выбил Федору зуб и заработал перелом ребра, пока его в постель не уложили. Доктор, конечно, возразил, что он знаком с баронессой и что эта тучная дама вовсе не она. Но тут заговорила та, вторая, дамочка. Она уверила доктора, что Марта Генриховна точно жена фон Меля и что самого барона видели, когда он увозил драгоценности в коляске жены доктора, вместе с самой его женой…

Разговор становился все громче, доктор даже закричал, что он кажется, тоже сходит с ума. Но тут девушка, та, что поспокойнее, заметила:

— Доктор, но вы же просили супругу, чтобы та выбрала украшения по случаю десятилетия свадьбы? Так нам мальчишка-приказчик рассказал только что.

Доктор замолчал, а потом ответил куда тише:

— Моя жена второй месяц на водах. Да и венчались мы прошлой зимой…

Баронесса ахнула, а девушка, чуть помолчав, задумчиво проговорила:

— Выходит, была какая-то дама, которая назвалась вашей супругой. Которая купила у фон Меля бриллиантовый гарнитур и попросила барона куда-то его отвезти…

Чуть пришедший в себя доктор Ленц ответил, что о бриллиантах он ничего не знает, а вот барона привезла его супруга, баронесса, именно сюда, в клинику, едва пробило семь.

Та дама, которая старше, удивленно переспросила:

— Я привезла?

Должно быть, доктор только кивнул, но затем, совсем уж тихо (привратник с трудом расслышал), пробормотал:

— Так, значит, барон совершенно здоров… А безумен я…

* * *

— Поверьте, друг мой, — продолжил рассказ доктор Ленц, — это было ужасно. Подобного афронта я не испытывал никогда! Принять здорового обеспокоенного человека за безумца — это был бы настоящий крах моей карьеры.

Собеседник промолчал — крах карьеры доктора едва и в самом деле не случился. Однако не столько потому, что молва ничего не знала, а персонал клиники промолчал, сколько по совсем иной причине.

— Конечно, я приказал, чтобы пригласили барона, я готов был извиняться перед ним до конца жизни и лечить его бесплатно не только от душевных, но и вообще от любых болезней. Успокоившийся барон не то чтобы сразу, но меня простил, поняв мое профессиональное рвение. После мы, уже вдвоем, успокоили баронессу и вторую даму, чрезвычайно милую, которую баронесса только деточкой и умницей и называла. Отчего-то, правда, барон каждый раз при этом на жену удивленно и даже несколько озадаченно смотрел. Наконец подали чай. И вот только тогда барон осведомился, а где, собственно, моя супруга в купленных у него, барона, бриллиантах.

Молчаливый собеседник про себя удивился, что барон вспомнил о камнях так поздно. Хотя, быть может, он сам после подобной встряски о предмете своей торговли и вовсе бы позабыл.

— Когда же я ответил, что моя милая Лиззи на водах… и что мы женаты меньше двух лет, он только переспросил «Лиззи?», а потом закрыл лицо руками и пробормотал: «Сорок тысяч…» Я ничего, признáюсь, не понял, но решил, что следует позвать городового.

— Посреди ночи?

— О нет, уже наступило утро. В седьмом часу нас посетил и сам господин начальник жандармского управления, которого просто умолил приехать господин пристав.

«Представляю, с каким лицом генерал выслушал всю эту историю…»

— Да-с, сие было столь постыдно, — словно отвечая собеседнику, продолжал доктор Ленц (бокал перед ним давно уже опустел, однако речь была вполне тверда и разборчива), — собственноручно признаваться в полнейшем отсутствии профессионализма. В который уж раз повторять все слова лже-баронессы, описывать, как санитары пытались усмирить барона…

— Должно быть, генерал негодовал вместе с господином фон Мелем?

— О нет, напротив. И он, и пристав слушали молча. Лица у них были столь удивительны, что я осмелился задать вопрос, понимают ли они сами, что происходит. И тогда господин пристав попросил еще раз, как можно более подробно, описать псевдобаронессу. Я постарался выполнить его просьбу как можно точнее. А затем пристав попросил об этом же господина ювелира…

Доктор на секунду умолк — то ли коньяк начал свое разрушительное действие, то ли просто пытался припомнить картину во всех деталях.

— Представьте, сударь, каково же было мое изумление, когда господин барон почти моими же словами описывал мою якобы супругу. Я не удержался от восклицания, но господин генерал в третий раз попросил барона повторить… А потом, едва тот умолк, не сказал, простонал: «Со-онька…»