Ветви сливались, кора Древа обратилась в сплошной коричневатый ковёр. В сером сиянии мелькнуло нечто вроде золотой тропы, перечеркнувшей небосвод; мелькнуло и тотчас угасло, поглощённое клубящимися серыми облаками.

Но даже краткий миг, пока взор Ракота скользил вдоль золотого отблеска, отозвался в нём острой ледяной болью, словно от исполинской иглы, вонзившейся в темя.

Что-то крылось там, на этой тропе, нечто запретное даже для него.

И едва боль отхлынула, Восставший увидел Мимира. Старый ётун стоял на широкой, словно торговый тракт, ветви, положив одну руку на ствол; взгляд его был устремлён в серую даль, и не требовалось особенных усилий, чтобы понять, во что именно вглядывается хранитель Источника Мудрости.

Там поблёскивала золотом загадочная тропа, тропа, вдоль которой Восставшему не получалось скользнуть даже взглядом.

Вперёд и вверх!

Боль словно пришпорила Восставшего, он нёсся вверх огненным болидом, презрев все «законы естества», что влекут пламенные метеоры к мирам, а не от них, подчиняясь законам тяготения. Скорость возрастала, необъятный и неохватный ствол Древа обернулся коричневой равниной, различить детали которой не мог даже орлиный взор Ракота.

Чем быстрее он мчался, тем более жгучей, горячей, обжигающей становилась Сила. Она врывалась в телесную оболочку Восставшего, и кровь в его жилах вспыхивала. Пожалуй, как никогда, сейчас напоминал он именно того, кем пугали детей в доброй половине миров Упорядоченного, миров, остававшихся во время его восстания под властью Молодых Богов. Потоки огня вокруг, пламенный плащ, тело, почти исчезнувшее в пляске алого, золотистого, оранжевого, багрового; да, истинный Восставший, Губитель Миров и Страшный Враг Сущего. Всё с больших букв, для занесения на скрижали.

Ракоту казалось: ствол Древа словно бы отдаляется от него, а сам он будто поднимается выше над коричневатой равниной. Над ним раскидывалась неоглядная крыша призрачных ветвей; где-то там, опережая его, скрывается Мимир.

Хотя Ракот и несся теперь подобно урагану, взор его, наполняясь щедро льющейся силой, замечал, что они с Вороном – не единственные живые, оказавшиеся в этих местах.

Двуногие и двурукие создания, с раздутыми головами, подобными бочонкам, на которых жутко и нелепо шевелились венцы длинных щупалец. Они ползали туда-сюда, щупальца их двигались, касаясь призрачных побегов, и даже Ракот не мог понять, заботятся они так о Древе, или же, напротив, вредят, подобно жукам-короедам или жрущим листы гусеницам.

Их было множество, они бросались в глаза, и Ракот взирал на них с удивлением – откуда взялось этакое убожество? Как-никак, это домен Соборного Духа, во всяком случае, нечто очень к нему близкое.

Конечно, ни Ракот, ни Хедин никогда здесь не бывали. Но… почему-то бывшему Владыке Тьмы казалось, что уж где-где, а тут такому уродству не место. Может, потому что владения Демогоргона так разительно отличались от прочих «царств мёртвых», куда доводилось заглядывать Восставшему?

Ворон взмахивал крылами, держался рядом.

Жалкие. Уродливые. Тощие, больше всего напоминавшие обтянутые обугленной кожей костяки.

Но было в них и что-то ещё. Чужое, вплетённое в поток Силы, словно частички песка и глины, уносимые изначально чистым течением.

В этих существах – нет, Ракот не ошибся! – крылся Хаос. Чистый Хаос, смешанный с привычной плотью Упорядоченного.

Как? Откуда? Почему?

Они не казались опасными, совсем. Медленные и неуклюжие, шарили себе чёрными головными щупальцами по призрачно-серым листам, напоминая чем-то головоногих, кальмаров в особенности. Никакого оружия на виду, да и одежды тоже. Звери?

Иных обитателей изнанки Ракот не замечал.

Зато всё яснее и яснее становился виден старый ётун. Мимир не двигался, по-прежнему застыв на развилке ветвей. И его взгляд был устремлен на золотое сверкание в серых небесах, запретное для Ракота.

Нагая коричневая равнина – лишённый ветвей ствол Древа – кончилась. Вокруг Ракота сгустился настоящий лес, необозримое, протянувшееся на немереные лиги пространство ветвей и листьев, и огромных, подобных слившимся холмам, и малых, тонких, что едва разглядишь.

Он не замедлялся. Не отставал и ворон.

Время исчезло. Оно не остановилось, его просто не стало, словно Восставший вырвался из увлекающего всё и вся в Упорядоченном потока Великой Реки. Её драконы изумлённо таращились ему вслед; и уже нельзя было сказать, что Ракот «мчится» или «несётся»; тому же Мимиру, застывшему на широченной ветви Древа, показалось бы, что Ракот вообще появился на долю мгновения в нескольких местах разом.

Материя и пространство послушно расступались перед Восставшим. Это было настоящее могущество, настоящая сила; это было… по-настоящему божественно.

Но никуда не уходило и другое, холодное и острое, осознание, что и все подобные полёты-переходы-перемещения в огненных облаках – не более чем проявления начал куда более всеобщих, лежащих в основании Сущего. Упорядоченное покоилось на них, они определяли, почему красное – это именно красное, а не синее, а тяжелое – именно тяжёлое, а не лёгкое. Пространство заданностей, недоступных из пределов привычного всем Упорядоченного даже божественному взору.

У Ракота не хватало слов. Эх, братца Хедина б сюда, он бы разобрался…

Однако он чётко видел старого ётуна. Видел его, похоже, и Ворон, достойный именно заглавной буквы.

«Земля», откуда Ракот начинал подъём, давно исчезла в серой мгле. Не осталось ничего в мире, одно лишь исполинское Древо, восьмизрачковый Ворон да древний великан, свидетель всех эпох Хьёрварда.

Да ещё и странные головоногие создания, пропитанные Хаосом, невесть как очутившиеся здесь. Но про них Ракот пока что не думал.

Он застыл в странном здешнем воздухе, завис, ни на что не опираясь, с наслаждением ощущая бушующую в жилах силу. Как он жил без неё доселе? И как станет жить после? Как вообще вышло так, что он даже не подозревал о подобном месте, хотя додумался, как вызвать в наш мир Неназываемого?

В конце концов, никому ведь и никогда не удавалось ничего подобного…

Эта сила должна стать их, их с братом! Вдвоём они смогут повергнуть всех, перестать скармливать пустоту Неназываемому, навсегда изгнать его обратно – сквозь то же игольное ушко; сгинут козлоногие, а за ними падут все прочие твари-стервятники, слетевшиеся делить живое тело Упорядоченного. Дальние, слуги Хаоса, Спаситель. Дойдёт очередь и до мелкой рыбёшки, до по-прежнему валандающихся где-то в глубинах Сущего Ямерта и его родственничков; и последышей Безумных Богов, как бы они себя ни прозвали; и наследников милейшего Архимага Игнациуса, слишком хитрого для своего поста, но не достаточно, как оказалось, умного.

Эта сила должна служить Упорядоченному. Хватит затыкать дырки, латать прорехи и заделывать пробоины. Они покончат со всеми бедами разом, навсегда, навечно.