– Пришли!

И она увидела круглую белую юрту, и пасущихся лошадей неподалеку, и каких-то людей, бегущих навстречу.

Кто-то подхватил ее на руки, и она почти отключилась. Воспринимала только ощущение движения – вот ее несут на руках, передают, солнце уже не жжется, спасительный мягкий сумрак, кто-то бережно укладывает ее на ворсистую мягкую поверхность, остро пахнет кожами, травами и, кажется, молоком…

Запах полыни смешался со степной пылью, лошадиный табун пронесся мимо, за ним пролетели джигиты, низко пригнувшиеся в седлах, – рассыпчатый топот и посвист камчи…

Молодая женщина в белом тюрбане и бирюзовой тунике стояла и смотрела вслед табуну и всадникам.

Ее свободное платье с причудливой вышивкой не могло скрыть беременность. Табун отгремел, но степь продолжала петь, звучали долгие вибрирующие звуки, будто невидимый музыкант подгонял табун своей игрой.

Женщина повернула голову…

Она была очень красива, нежное смуглое лицо, продолговатые темные глаза, яркие очерченные губы… Очень знакомое лицо…

Женщина смотрела прямо на Элю, напряженно, пристально.

Девочка хотела поздороваться, открыла было рот, как вдруг на молодую женщину налетел черный смерч – внезапно, ниоткуда…

Эля вскрикнула, захлебнулась криком, закашлялась и открыла глаза.

Она лежала на каком-то сундуке, покрытом ковром, в полумраке круглой комнаты, цветной и пестрой, в центре очаг, над головой купол, в куполе высокое небо. Деревянная низкая дверца, двустворчатая, резная, напротив на стене клинки в ножнах и явно музыкальный инструмент… Ближе ко входу – всякая утварь…

Эля обвела взглядом стены без углов, вспомнила – юрта.

Кажется, она потеряла сознание, хозяева внесли ее и уложили на эту импровизированную кровать. Но где все? Где Гуля?

Эля свесила ноги со своего ложа, резко села и почувствовала головокружение.

Дверь тихо приоткрылась, и в юрту, низко согнувшись, шагнула женщина. Увидев сидящую Элю, улыбнулась, как будто обрадовалась:

– Хвала небесам! Ты очнулась!

Эля, хоть и была расстроена, вспомнила, что надо быть вежливой.

– Салам, – поздоровалась она, – спасибо за заботу, рахмет, – вспомнила, как будет «спасибо» по-казахски.

– Ничего-ничего, не вставай, отдыхай на здоровье! – Женщина подошла поближе и подала Эле сверток из охристой ткани: – Надень, пожалуйста, это платье никто не носил, оно новое, а твоя одежда… она… – женщина запнулась и отвела глаза, – очень пострадала…

Эля осмотрела свои оцарапанные голые колени, рваные шорты и совершенно непригодный топик. Да уж…

– Рахмет… А где мои друзья? – спохватилась она.

– Они с баксы Койлыбаем пытаются вернуть вашу сестру из мира духов.

Эля шумно вздохнула: какой мир духов?! Гуле надо в больницу, и чем скорее, тем лучше.

– Скажите, пожалуйста, а телефон у вас есть? – спросила она у женщины.

Та в ответ лишь покачала головой и выскользнула из юрты так же тихо, как вошла.

Эля, чертыхаясь вполголоса, торопливо развернула одежду – помимо платья, а точнее – длинной рубахи прямого покроя, в свертке оказались штанишки из той же ткани. Эля с наслаждением содрала с себя свою негодную одежду и быстро натянула штанишки, их пришлось подвязать пояском. Сверху – охристую тунику, всю расшитую диковинными узорами. Оглядевшись в поисках зеркала и не увидев его, Эля махнула рукой на свой внешний вид и решительно направилась на поиски ребят.

Едва переступив высокий порог юрты, она увидела предзакатную степь, все те же сопки и излучину реки, еще несколько округлых жилищ стояло неподалеку, в одном из них, должно быть, и шаманил Койлыбай.

– Все сошли с ума! – пробормотала Эля и направилась к ближайшей самой большой белой юрте.

Услышала голоса и даже как будто смех.

Там, прямо на земле, был установлен ткацкий станок, такой древней конструкции, как на рисунке в учебнике истории. Несколько девушек и женщин работали на этом станке, ткали что-то яркое, с замысловатым орнаментом.

Их пестрые наряды и оживление, их слаженные движения, подчиненные определенному ритму, были похожи на танец. Цвета – мареново-красный, индигово-синий, желтый и небесно-голубой. Синий – цвет неба, белый – знак радости, желтый – знание, красный – огонь и солнце, черный – плодородная земля…

«Откуда я все это знаю?» – подумала Эля, наблюдая за девушками и их завораживающе красочным действом.

Девушки пели о чудесном цветке с пятью лепестками Райхангуль – пальцами красавицы-мастерицы, победившей злобного хана Сумырая, укравшего у людей воду.

Злобный хан отрубил девушке правую руку за то, что мастерица заступилась за людей. Она явилась во дворец, накинула на плечи хана вышитый ею шапан[11], вызвала на словесный поединок – айтыс и победила, обвинив в жадности и жестокости.

Разгневанный Сумырай казнил дерзнувшую перечить ему, но бог Тенгри создал из руки мастерицы волшебный цветок.

Люди разгневались и убили хана, а цветок до сих пор цветет в степи, его пять лепестков распускаются на коврах и нарядах, его знак носят стар и млад, джигиты и красавицы…

– Доченька! – услышала Эля и будто очнулась от сна, повернула голову за голос. Недалеко стояла женщина, та, что принесла одежду, теперь она держала в руках кожаный бурдюк.

– Вы меня? – переспросила Эля.

Женщина кивнула и поманила к себе. Девушка не очень уверенно подошла.

– Рахмет, очень красивая одежда и удобная, – поблагодарила она.

– Мархабат, дитя, – улыбнулась женщина. – Вот, помоги-ка мне, возьми миску, подержи, пока я молоко налью.

Эля молча подчинилась, помогла налить молоко из бурдюка.

– Умница, дочка, а теперь поставь миску возле той юрты, – она указала на самую большую юрту.

– Просто поставить у входа? – уточнила Эля.

– Да, это для духов, – объяснила женщина. – Баксы Койлыбай старается вернуть твою сестренку, ему потребуется помощь кырык шильтен – сорока духов-чудотворцев. Они живут на далеком острове, куда вход людям закрыт. Молоко белой верблюдицы – наше приношение, знак уважения, приношение приятно шильтенам, они обязательно придут.

Эля послушно отнесла полную миску молока к юрте, в которой, как выяснилось, и находилась Гуля.

Эля осторожно постучала в резную дверь, прислушалась.

– Салеметсизбе! Входи, дочка, – пригласил Койлыбай.

Эля открыла дверь, наклонилась и шагнула через высокий порог.

– Салам, – помня о вежливости, поздоровалась она.