В отчаянии он позвонил Нине, хотя и сказал себе тысячу раз, что не стоит этого делать.

— Нет, не знаю, где Ярина… — растерянно пробормотала Нина в ответ на прямой вопрос Германа. — Машину она не вызывала, я бы знала, — добавила она очевидное: если бы Ярина брала водителя Нины Глубокой, та бы об этом знала.

— Чёрт… — На самом деле Герман выругался иначе, чего сам не заметил. Попросту не сдержался. Нервы окончательно сдали.

— Послушай, не понимаю, чему ты удивляешься, — прошептала Нина в трубку. — Ты решил поиграть в любовь с девятнадцатилетней девочкой. Ты ожидал серьёзных отношений? О наследственности ты подумал?

— О какой, нахер, наследственности?! — не выдержал Герман, повысил голос. Он же не детей собрался рожать с Яриной, во всяком случае, прямо сейчас!

— Она дочь своего отца, — глухо проговорила Нина. — Человека, изменившего своей семье. — Прозвучало это так, будто Глубокий изменил присяге. — Дочь женщины, не постеснявшейся родить от женатого!

— Тогда и у меня наследственность паршивая, — выдохнул в раздражении Герман.

Их истории с Яриной удивительно перекликались, с той лишь разницей, что Германа отец не признал и уже точно не признает, сейчас он сам не позволит этого. В жизни Маркова был человек, которого тот считал отцом, и это точно не Мясников.

— Да, — спокойно заявила Нина. — Наверное, поэтому ты связался с Яриной, когда вокруг полно женщин, готовых дать тебе больше, чем… — Тут Нина осеклась, помолчала, потом продолжила: — Сынок, я, правда, не знаю, где Ярина. Она вполне может оплатить услуги частного водителя на любом автомобиле, но, скорей всего, уехала со своим одноклассником Елисеем. Помнишь этого мальчика? Я поищу его номер.

Герман, не прощаясь, положил трубку. Скрипнул в бешенстве зубами. Отлично! Просто чудесно! Вос-хи-ти-тель-но! Ситуация катилась в задницу по наклонной плоскости на полной скорости, утрамбовывалась сомнениями, как снежной лавиной, заставляла морщиться от головной боли и нестерпимого желания пригубить горячительного. Наследственность?

Он бесцельно покружил по городу, вернулся домой, упал на диван перед телевизором и стал ждать, как служебный пёс поощрения за хорошо проделанную работу. Несколько раз звонила Нина, ближе к ночи предложила всё-таки обратиться к специально обученным людям, благо знакомых хватало. Герман отказался, решил взять паузу. Ярина не просто пропала, она укатила на машине представительского класса с водителем, а значит, точно знала, что делала. Вернётся как минимум за вещами. Ведь, смешно сказать, наследница Глубокого за рациональное использование ресурсов. Шеринговую экономику.

Ближе к ночи, как и предполагал Герман, щёлкнул замок входной двери. Он поднялся на одеревеневшие ноги, только в просторной прихожей сообразил, что до сих пор не переоделся, так и стоял в костюме, с криво болтающимся галстуком на груди.

Ярина сделала шаг вперёд, уставилась на Германа. Взъерошенная, бледная, с потёками туши на лице, красным, растёртым носом. Кажется, похудевшая ещё сильнее с утра, когда они виделись последний раз. Да осталось ли в ней хотя бы сорок килограмм?!

— Что? — Тут же подскочил Герман, окутал свою девочку объятиями. Что бы не произошло — это совершенно точно ни было хорошим.

— Бабушка умерла, — всхлипнула Ярина и вдруг завыла: страшно, протяжно, жутко настолько, что Герману опалило морозом спину.

Всё, что успел — это подхватить худенькую фигурку, прижать к себе, отнести в спальню, где позволил выплакивать своё горе почти до самого утра. И слушал, слушал, слушал…

Как баба Тося — так Ярина называла прабабушку Антонину — ездила с ней на подъёмнике высоко-высоко, как тогда казалось маленькой девочке, в горы. Сейчас-то она понимает, что высота была совсем небольшая, а дошколёнком страшно волновалась. Как пекла пироги по воскресеньям, покупала банты и заколки, приговаривая, что косы — главное девичье украшение, и как потом эти косы Ярина обрезала — вши завелись ещё в приёмнике-распределителе перед детским домом.

Как покупала наряды в школу и на праздники, как учила с внучкой стихи и скороговорки, как пела на ночь и рассказывала сказки. Как любила её — маленькую Яру, — и как обрадовалась, когда увидела внучку после двух лет разлуки. Как стремительно теряла память, заговаривалась и вот… умерла. Умерла! Родные люди не должны умирать, они обязаны жить вечно!

К утру, когда на Ярину наконец-то начала накатывать усталость после продолжительного нервного напряжения и истерики, приехала Нина — позвонил Герман, попросту опасаясь за здоровье своей девочки. Может, нужно было вызвать врача, или достаточно дать успокоительное? Только какое? Кроме лёгкого обезболивающего, пластырей, бинта, перекиси водорода да дежурного мирамистина по старой, ещё студенческой привычке, в пентхаусе ничего не было.

Нина долго обнимала Ярину, гладила по спине, голове, вытирала с лица слёзы мягкими ладонями. Герман не мог отделаться от грёбанного дежавю. Когда-то, три жизни назад, она так же обнимала семилетнего Герку, обещала, что всё у него жизни будет хорошо. Отлично даже, да так, что все удивятся! И ведь сбылось…

— Ты к бабушке все эти дни ездила? — спросила Нина более-менее успокоившуюся воспитанницу.

— Да, — со всхлипом пропищала Ярина, потирая покрасневшие глаза, ставшие от слёз ещё более синими, нечеловеческими.

— Такси брала?

— Елисей присылал из парка своего папы…

— Елисей — это хорошо. — Нина погладила и без того растрёпанные волосы Ярины, бросила взгляд на Германа одновременно с подопечной.

Нинин взгляд говорил: мол, видишь, никакой катастрофы не случилось, развёл панику. Грегор Елисей — подходящий мальчик, самая лучшая кандидатура в кавалеры для наследницы Дмитрия. Куда ты сынок, со своим холопским чином в их барский ряд лезешь…

Ярина же прикусила губу и настороженно ожидала реакцию Германа. А какая у него должна быть реакция? Какая, чёрт возьми?! Что он должен сказать или сделать? Что, мать твою?! Царевич, мать его за ногу, Елисей! Уточнять подробности? Как, каким образом, вернулся ли розоволосый на Родину или издали помогал? Устроить Ярине сцену ревности в день смерти последнего близкого человека?

Есть вещи важнее ущемлённого эго, ревности, амбиций. Герман это понимал. Он никогда не был святошей, не слыл добродетельным. Последние его действия и вовсе выходили за рамки добра и зла. Обвинение биологического отца в преступлении на основании личной неприязни. Себе Герман признавался — основная причина внезапного везения бригадира Семёнова — вовсе не жажда правосудия, а желание отыграться за жизнь и смерть матери, слёзы маленького Герки, его обиды, бесконечное чувства голода. Ситуация с Ланой-Светланой — нелепым гибридом Винни-Пуха и лягушки. Заслужила… Заслужила ли? Дурочка, всего лишь тупая, восемнадцатилетняя девчонка, вообразившая себе красивую жизнь за счёт первого состоятельного мужика, которого увидела. Поверившая в эту самую жизнь. Завистливая, подлая, глупая, но ведь —