и уселся на диван, устроив сокровище на своих коленях в коконе объятий. Так бы и провёл всю жизнь, не отпуская, не выпуская, впитывая и отдавая тепло.

Ярина продолжала смотреть в окно, на светящийся в отблесках огней небоскрёба первый снег, а Герман утопал в собственной любви, желая лишь одного: сделать ту, ради которой он теперь жил, счастливой. Забрать всё дурное из её жизни навсегда.

К утру Герман задремал: всё так же, с Яриной на руках, благо, позволял просторный диван. Сама же Ярина уснула раньше, уткнувшись носом ему в шею. Как котёнок, честное слово. Маленький, несмышлёный, ласковый…

Странная ночь завершилась утренним звонком, который моментально заставил Германа проснуться, скинуть морок каких-то тяжёлых сновидений. На ламповом заводе произошла катастрофа: взрывы, обвал перекрытий, пожар и самое страшное — человеческие жертвы.

Первую версию — теракт — прозвучавшую, как одна из официальных, отмели уже к тому времени, когда Марков садился в самолёт, чтобы отправиться на место происшествия. Мысли метались, как блохи под действием инсектицидов, катастрофически не хватало информации, а та, что была в доступе, не добавляла ни оптимизма, ни ясности.

Вот что значит отпустить ситуацию из-под контроля. На мгновение отвёл взгляд, переключил внимание на личное — итог не заставил себя ждать. Невольно вспоминался Дмитрий Глубокий — вот уж кто никогда не отвлекался, не позволял себе и на минуту расслабиться. Впрочем, будь это так на самом деле — не появилась бы на свет Ярина. Жизнь, вернее, смерть показала: Глубокий всего лишь человек.

Город на средней Волге встретил трескучим морозом. Герман успел замёрзнуть, пока спускался по трапу самолёта в небольшом, давно требующем ремонта аэропорте. Позже мысли о собственном комфорте улетучились, как и не бывало.

Больше суток Марков не спал и не ел, перебивался кофе из автоматов, шоколадными батончиками оттуда же и сомнительными сэндвичами. Сначала необходимо было разобраться с точным числом жертв, которых оказалось немало — ночная смена была в разгаре. Определиться с суммой компенсации, оказать необходимую помощь пострадавшим. Общаться с чиновниками от МЧС, тех- и прочих надзоров, отвечать на вопросы журналистов, стараясь держаться в рамках. Выяснить причину происшествия, впрочем, последняя стала очевидна почти сразу — элементарная халатность. Пресловутый человеческий фактор.

Виновный был найден быстро, вернее, по мнению Германа, назначен. Старший бригадир Семёнов Степан Семёнович — мужик пятидесяти лет, с безупречной биографией, на вид степенный, обстоятельный. Степану Семёновичу светила уголовная статья, а для начала он был задержан, но любой, включая самого бригадира, понимал, реальный срок — дело решённое.

По уму, Маркову стоило спустить всё на тормозах, найденный виновный «стрелочник» — очень удобно. С самого владельца ответственности это не снимало, зато изрядно упрощало жизнь, и без того осложнённую происшествием.

Проблемы сыпались, как из рога изобилия. Финансовые — штрафы и компенсации, — самая малая часть из них. Руки на трагедии нагрели все, от местных чиновников среднего разлива, до самых высоких чинов, чтобы окончательно замять дело. Реальный обвиняемый, из плоти и крови, был необходим.

И всё-таки Герману было не по себе. Он крутил произошедшее в уме: взорвались сраные газовые баллоны, а ведь их по технике безопасности вообще нельзя было держать в злополучном цехе. Вспоминал имена жертв и пострадавших, зарёванные лица их близких и родных, и понимал, что ему категорически мало эфемерной справедливости.

Формально за произошедшее отвечал старший бригадир, он же — в целях экономии фонда заработной платы, — инженер по технике безопасности, которую сам благополучно и нарушил. А по справедливости существовала должность главного технолога, и вот он-то точно не был формальностью, да и на зарплате его не экономили, напротив, платили щедро, не обделяли в премиях и материальной помощи.

Марков не знал ни бригадира, ни технолога. Для него эти люди были равноценными сошками, гайками в слаженном механизме, который по халатности дал сбой, что повлекло за собой массу проблем и расходов. Однако желание разобраться, добиться хотя бы мизерной справедливости, не покидало Германа всё время, пока он находился в городке на средней Волге и бесконечно решал свалившийся груз почти неразрешимых проблем.

Долго разговаривал со следователем, которому возиться со вторым подозреваемым откровенно не хотелось. Для него всё просто: раскрытое «дело» — лишняя звёздочка. Германа же словно чёрт грыз за пятки. Весь организм противился несправедливости. Давно ли стал таким совестливым, хотелось себя спросить. Всем известен закон бизнеса: «A la guerre comme a la guerre» — на войне, как на войне.

Герман общался с Семёновым лично. Степан Семёнович выглядел понурым, осунувшимся, впрочем, каким ещё ему быть? До пятидесяти лет дожил и прочувствовал на своей шкуре поговорку «От сумы и от тюрьмы не зарекайся».

— Зачем же вы баллоны в цех приволокли? — в сердцах, без свидетелей спросил Марков, отлично понимая — ничего этот хмурый, небритый человек не волок. Эдак можно и пяток грузчиков, что расставляли баллоны с газом, обвинить, и уборщиц, которые полы после намывали. Стрелочник…

— Велели, вот и установил.

— Подписывали зачем? — Герман кивнул на журналы по технике безопасности, где красовались подписи не только погибших и пострадавших, но и самого Семёнова.

— Четверо детей у меня, — встряхнув седеющей головой, ответил Степан Семёнович. — Всех до ума довести надо. Кто в колледж идет учиться, кто свадьбу собрался играть, а дочка аж в Москву поступила. Ветеринаром решила стать. Дело хорошее, только дорого.

— Сколько вам доплачивали за совмещение должностей? — уже зная ответ, спросил Герман. — Стоило оно того? — последнее он проговорил себе под нос, отлично понимая, что даже небольшая сумма простому работяге важна.

— Чего лясы попусту точить, — пробурчал Семёнов, помолчал, через полминуты продолжил: — Виноват, сознаюсь. Уже и у следователей всё подписал, и в прокуратуре, в технадзоре этом…

— Там ведь друзья твои погибли, живьём сгорели… — Герман качнул головой.

На массовых похоронах Марков не присутствовал, хватило заочного знакомства с семьями погибших. Основную работу — непосредственное общение, решение бумажной волокиты — выполняло руководство лампового завода. Герману с лихвой хватило общей траурной атмосферы в небольшом городке, где по факту все знали друг друга, пусть через кого-то, вскользь, но были знакомы.

— Пусть земля им будет пухом, — коряво перекрестился Семёнов. — Бог даст, простят меня…

— Послушайте, Степан Семёнович… — начал Герман и осёкся.

Невозможно жалко стало мужика, сидящего напротив. «Бог даст»… Ничего вездесущий не даёт, кроме жизненных уроков, зарубок в памяти, как поступать нельзя, и тут же милует забвением, иначе люди не повторяли бы одни и те же ошибки раз за разом, бесконечно.

Спустя полчаса Марков сидел в одиночестве в директорском кабинете собственного лампового завода и