А Мура и не стремилась догнать поверенного в делах. У нее появилась другая цель, сообщить о которой она не могла недоумевающему Виктору Булле. Она обнаружила, что у элегантного господина есть преследователь... Мура узнала его сразу же, как только он выскочил из-за угла сквера, в котором она только что сидела, и бросился вслед за господином Крайневым. Поразительно! Она его видела только один раз в жизни. Это был стасовский приятель, невзрачный библиотекарь Анемподист Кайдалов.

Что здесь делает дядя покойного Глеба Тугарина? Почему он поджидал господина Крайнева? Почему он следует за ним тайком? Неужели он за ним следит?

Она едва поспевала за ними, не упуская из виду спину сутулого библиотекаря – коверкотовое пальто его выглядело мятым и несвежим.

Неожиданно Кайдалов ускорил шаг, и девушка почти побежала, пытаясь нагнать его. Он явно старался настичь поверенного. Чем меньше становилось расстояние между мужчинами, тем быстрее старалась оказаться поближе к ним Мария Николаевна Муромцева. Зачем? – она и сама не отдавала себе в этом отчета.

Мура замедлила шаг, когда увидела, что господин Крайнев достиг Невского проспекта и остановился у края тротуара, пережидая поток движущихся экипажей. В двух шагах от него стоял городовой с шашкой на боку. Библиотекарь Кайдалов, нагнавший наконец свою жертву, схватился на ручку рыжего баула и дернул его к себе, но господин Крайнев не выпустил своей ноши. Он повернул голову, и Мура явственно различила на его лице мгновенную вспышку злобы. Библиотекарь смотрел на поверенного в делах с еще большей яростью. Загадочная сценка не заняла и мгновения, дерзость библиотекаря перешла все границы:

– Городовой! – крикнул он.

И к удивлению Муры, господин Крайнев выпустил баул из рук и перевел взгляд на оглянувшегося городового.

– Чего изволите, сударь? – сурово спросил блюститель порядка

– В Публичную библиотеку доехать, – громко ответил библиотекарь.

– Так на конке и домчитесь, – равнодушно ответил городовой.

Библиотекарь бросился к едва ползущей по рельсам конке и проворно вскочил на заднюю площадку темно-синего вагона, не выпуская рыжего баула из рук.

Господин Крайнев сделал стремительный шаг вперед, с явным намерением догнать конку, но тут же остановился. Коночный кучер дернул веревку, привязанную к языку висящего рядом с ним колокола, – подать сигнал зазевавшимся прохожим, взмахнул кнутом, и пара сивых лошадок дернулась: влекомое ими громоздкое двухэтажное сооружение резко ускорило ход. Пассажиры грохочущего экипажа с высоты империала, поверх жестяных рекламных щитов, прикрывающих бортики крыши, равнодушно смотрели на Замешкавшегося господина.

Убедившись в бессмысленности своей затеи, элегантный господин Крайнев резко повернулся на каблуках и пошел назад, но едва ли не через два шага почти натолкнулся на младшую дочь профессора Муромцева. Лицо поверенного в делах было бледно и неподвижно, темные глубокие глаза поразили ее глухим бешенством – правое нижнее веко дергалось.

А еще через мгновение, когда Мария Николаевна Муромцева очнулась от потрясения, она поняла самое главное – у господина Крайнева она не получит деньги за недостающую в убранстве «Посейдоновых анналов» черную жемчужину. Изукрашенный переплет, скрывающий труд Ивана Великого Готского, наверняка лежал в глубине рыжего баула, так хорошо описанного Михневичем. И теперь находился в других руках в руках серенького служащего библиотеки и одновременно умопомрачительно дерзкого грабителя, не побоявшегося сделать свое черное дело прямо в двух шагах от городового, – в руках Анемподиста Кайдалова!

Доктор Коровкин, отправившийся утром с Васильевского острова в аптеку в Литейную часть, видел окружающий мир, как в тумане. Неву он пересек на темно-синем пароходике «Финляндского пароходного общества», укрывшись в желтой кормовой каюте. Из окна он хмуро наблюдал за бороздящими невские воды такими же синими пароходами и за пароходами Шитова: с зелеными корпусами, с брезентовыми отвесами, спускающимися с крыш. Между дровяными баржами – город готовился к зиме – скользили юркие лодки, ялики, медленно ползли паромы.

В Адмиралтейской части Клим Кириллович взял извозчика. В Литейной части он не был очень давно и, несмотря на тревоги, невольно отметил, как преобразился за лето город. Петербург украшался. На одной улице можно было увидеть все, что, пожалуй, не найдешь ни в Москве, ни в других городах России: шлифованный гранит, роскошный мрамор, лакированное дерево, бронзу, художественной ковки железо, зеркала. Фасады зданий, большую часть которых занимала реклама, заметно выросли, вместо особнячков появились шестиэтажные гиганты сажен 50 в длину. На панелях пред домами зачастую выкладывали не белые плиты, не асфальт, а роскошный паркет из изразцов.

Однако три ночи, проведенные в волнениях и беспокойном кратком сне, давали о себе знать. Голова у доктора Коровкина слегка кружилась, и во всем теле ощущалась мелкая ознобная дрожь. Вечер, когда он сидел за гостеприимным столом рядом с Брунгильдой, празднующей свое двадцатилетие, казался ему теперь бесконечно далеким. Тогда он мог беспечно наслаждаться обществом приятных ему людей, пить хорошее вино и слушать забавные рассказы профессора о смехотворных проектах гостей Стасова, замышленных ими к 200-летию Петербурга!

Все осталось где-то далеко-далеко, а близко, в душе и памяти, было другое: хулиганский телефонный звонок с сообщением об умирающем отце Брунгильды, суматоха вокруг «отравленного» профессора, свидание с Мурой в Румянцевском сквере, смерть Глеба Тугарина, звонок из аптеки, записка о выкупе за Брунгильду, сердечный приступ у профессора Муромцева. И сегодня, после утомительного, непродолжительного забытья на жестком диване в профессорской гостиной, его с утра ждала тысяча неотложных дел. Надо было посетить подозрительную аптеку; вернуться на Васильевский и проследить, как дежурившие у ложа профессора дамы выполняют его предписания; узнать, не объявились ли похитители Брунгильды; потом отвезти Муру с ее жемчужиной в ювелирную мастерскую; заехать, если удастся, в банк за деньгами; решить, в конце концов, вопрос с пациентами.

Еще утром, во время телефонного разговора, тетушка Полина сообщила, что вчера весь день ему звонили обеспокоенные пациенты. Особенно ресторанщик Порфирий Филимонович о своих переломанных ребрах беспокоился, да генеральша Зонберг спрашивала, когда же Клим Кириллович приедет, чтобы сменить повязку на ране ее дочери Татьяны.

У доктора Коровкина времени на врачебные обязанности не оставалось. Он с ужасом сознавал, что именно ему придется встречаться со злоумышленниками, передавать им деньги, освобождать из неволи несчастную Брунгильду! Больше некому!

Клим Кириллович не вполне представлял себе, как освобождают заложников, у него не было опыта общения с шантажистами. Он беспокоился, что не сумеет справиться с ответственной миссией достаточно грамотно: его могут и обмануть. А вдруг в результате его хлопот несчастная девушка пострадает еще больше! Не взять ли с собой Ипполита Прынцаева? Но доктор полагал, что профессор не сообщил своему ассистенту об исчезновении своей старшей дочери – берег свою репутацию.