– Не дурак.

– Ньютон тебя хвалит, да вот беда: ум академический и хитрость житейская – суть вещи разные. А потому… Ты понимаешь, что тебя постараются убить?

– Зачем?

– Потому что ночной король может со временем стать и дневным. Потому что ты будешь влиять на Изабеллу в пользу Руси, а кому это нужно?

– А я буду влиять?

– Надеюсь, ты этот вопрос задал из чувства противоречия? Потому что если по глупости… – Софья нахмурилась. Привычно покусала грифель.

Иван вздохнул.

Ему не нравилась вся эта затея.

Ему не хотелось ехать.

Да видел он всю эту Португалию, и эту Изабеллу, и вообще… страшно сказать – где! Но… Ульрику он тоже видел. И портрет Изабеллы. Так что понимал: ему еще повезло. Могла бы оказаться такая каракатица, что и сказать страшно. А жениться пришлось бы. Отказаться, заупрямиться, поругаться Ивану и в голову не приходило: уж ответственность-то перед своей страной Софья братьям привила. И понимание, что власть дается не для гулянок и воровства, – тоже.

– Извини, Сонь. Просто… тяжко.

– Мне тоже, Ванечка. Но мы должны справиться, чтобы Русь еще десять тысяч лет стояла. Ты же понимаешь…

Иван кивнул. Все он понимал, просто… хорошо, когда в книжках о подвигах читаешь. А когда от тебя жить требуют? А это ведь тоже подвиг – и не разовый. Не так, как в бою, но иногда намного сложнее.

– Что я должен знать? И что делать?

Софья облегченно выдохнула. И положила перед братом небольшой свиток.

– Читай здесь. И учи. Это шифр. Кодовые слова, фразы, знаки – будешь домой письма писать или получать из дома, проверять станешь. Людей я тебе тоже дам, но до конца ни на кого полагаться нельзя. Мало ли что в дороге случится. Так что будем… учиться.

Очень хотелось сказать – делать из тебя шпиона.

Промолчала.

Пусть Ваня и будет именно что шпионом, но к чему брату такие неблагозвучные ярлыки? Сам разберется со временем.

А того, что Иван начнет работать против Руси, Софья не боялась.

Пусть Педру умен, да вот дураков при его дворе никак не меньше, чем во всех остальных местах. Ивана никогда не примут до конца. Своим он не будет. Даже дети его – и то будут ли своими? А значит – Русь, и только Русь. И каждый раз, приезжая на родину, Иван будет чувствовать себя царевичем. Софья позаботится. А там…

А там и Изабеллу удастся на Русь перевезти, кто знает?

Поживем, посмотрим… А пока – учи, Ванечка. Коли ты царевич, так не будь дураком.

* * *

Ниеншанц.

Алексей считал, что ударили они как нельзя более вовремя. Из Швеции доходили вести, что король собирается укреплять крепость, строить стены, копать еще один ров – и тогда все было бы куда как сложнее. Но пока шла война с Данией, Карлу было не до захолустной крепостицы.

Вот и чудненько.

Если Орешек стоял на острове, то Ниеншанц удобно устроился на слиянии Охты и Невы. И простреливал обе реки. Так что атаковать его с кораблей было занятием гиблым. Только по суше.

С другой стороны, разрушать его и не собирались. Так что массированный обстрел, наподобие того, которому подвергли Орешек, был не нужен. Хватит и внезапности.

Из Орешка никто не ушел, так что войска Алексея Алексеевича появились под стенами крепости совершенно неожиданно. Пятьсот человек под командованием воеводы Андрея Языкова прошли вдоль берега Невы, затаились, дождались, пока часть гарнизона, и без того некрупного, окажется за стенами, занятая обычными делами, – и тогда атаковали. Сначала выстрелили из ружей, чтобы положить побольше врагов, а потом бросились на штурм, стараясь производить побольше шума.

Шведы были настолько ошеломлены, что даже не оказали сильного сопротивления. И русские беспрепятственно принялись зачищать пространство под крепостью. Вот в ворота ворваться не успели – жаль. Нашелся кто-то умный, захлопнул, и внутри крепости что есть силы зазвонил-забился колокол.

Языков махнул рукой, приказывая отступить. Ратники быстро дорезали всех драгун, кои подвернулись под руку, – и отступили, таща за собой пленных. Женщин, детей… Дома, в которых жили семьи шведов, частично находились вне крепости.

Ну и…

Андрей Максимович не собирался шантажировать шведов заложниками, это было против всех правил чести, но… лишний козырь на руках? Пусть полежит, авось не залежится.

Из крепости ударили ружья и пушки – и Языков порадовался, что вовремя дал команду. Не ушли бы – куда как больше русских полегло бы. А сейчас – отступили, залегли на хорошем расстоянии и ждали. Ждали, пока крепость не прекратит стрелять и шведы не будут готовы к переговорам. А чтобы быстрее дошло – выставить несколько женщин и детей.

Жестоко? Но ведь убивать или насиловать их никто не собирается. Пусть постоят, пусть их родные в крепости подумают, что их ждет.

Языков понимал, что его силами крепость не возьмешь. И стены велики, и пушек у него десять штук, а в Ниеншанце семьдесят пять, кабы не поболее, и… не надобно ему ту крепость брать. Ошеломить, осадить и задержать до подхода основного корпуса.

Ну а если удастся захватить? Тогда благоволение ему от государя, слава и почет. А то куда это годится? Отец воевал, а сын покамест еще ничем прославиться не успел. Исправляться надобно.

С такими мыслями Языков и прождал пару часов, пока не прекратилась ленивая перестрелка с обеих сторон и над крепостью не метнулся белый платок приглашением на переговоры.

После некоторых согласований под стенами Ниеншанца встретились двое – русский дворянин Языков и шведский комендант Александр Пересветов-Мурат. Бывший русский человек, ныне швед во втором поколении…

Надо ли говорить, что Языков смотрел на коменданта не то чтобы с отвращением, но, безусловно, с легкой неприязнью. Перебежчиков нигде не любили, а отец Александра именно им и был.

Что уж подвигло боярского сына из Ростова перейти на сторону шведов? Неизвестно, но, учитывая, что королева Кристина внесла его лично в дворянский матрикул, какие-то заслуги у него были.

Наверное.

Первым начал Языков. Они пришли, им и говорить.

– Я хочу предложить вам сдачу в плен.

– Нет.

– Тогда вы обречены. Нас много, стоит нам начать осаду по всем правилам…

– Начинайте. Но поступите, как честный человек. Отпустите женщин и детей.

Языков криво усмехнулся:

– Сыну предателя говорить мне о чести?

Пощечина вышла на славу. На скулах коменданта заалели алые пятна.

– Придержи язык, щенок, или я тебе его вырву.

– Я тебе эти слова напомню, когда войду в Ниеншанц.