Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А стены как? Подрывать? Шведы на это смотреть коровьими глазами не будут. Они раньше заряд взорвут, чем ты его заложишь.
– Нет. Я о другом думал. Вот смотри, коли правильно пушки установить, то все ядра будут попадать прямиком в крепость.
– Та-ак… а сможем?
– Не первый раз воюем, опыт есть. И надобно не с дурика лупить, а целиться по башням.
– Ну-ка, подробнее?
– У нас семь башен. Наугольная, Погребная. Пасторская, Воротная, Королевская, Колокольная, Княжая. Вот и надобно нам стрелять до упора, сосредотачивая огонь на них. Часа по два-три на каждой.
– Так рухнут же… Лешка! Ты гений!
– Я знаю, – улыбка царя была откровенно кошачьей. – Если правильно поставить пушки – лупить будем прицельно по башням, но даже если кто не дострелит или перестрелит, ядра все равно будут попадать в крепость. А если повезет – развалим им верхний боевой ход, да и часть артиллерии угробим!
– А еще лишим защиты стрелков и завалим оставшиеся внизу пушки! Пусть выходят и чистят амбразуры сколь им влезет!
– У нас-то пушки дальше добивают. Отстреливаться они будут, ну да потерпим. Недолго.
– Батареи придется ночью перевозить и ночью собирать.
– И за одну ночь мы не успеем.
– Кораблями отвлекать шведов будем, пусть ядра тратят. Переговоры начнем.
– Думаешь, сдадутся? – Сам царь в это не верил. Ну вот ни на капельку Невской воды.
– Думаю, захотят время потянуть, нет? Понадеются, что им из Выборга на помощь придут али с Нарвы.
– Потому нам стоять долго и нельзя. Захватили, гарнизон оставили – и вперед! Ниеншанц мне тоже надобен! А потом шведы утрутся. Две крепости мои, на реке корабли – мои, пока они прежнее влияние восстановят – много водички утечет.
– Нам бы потом тут еще пару крепостей отстроить.
– Будут деньги – будет стройка. Сам знаешь, мы в эту войну вложились…
– И не только в эту.
Ване ли не знать, когда половина счетных листов через его руки проходила. И больше бы повисло, но Софья придала в помощь царевичевых воспитанников, и дело двигалось все легче.
Иван такого слова не знал, но для царя он был и личным бухгалтером, и ревизором, жестко проверяя все траты и находя воров. А сам воровать… Он не воровал. Ему это было просто неинтересно, да и не нужно. К чему?
И так богат – за семь жизней не потратить. Да и Соня не одобрит.
– Сколь там гарнизона?
– Человек семьсот. И пушек в достатке.
– Справимся.
– Еще как. И пойдем дальше воевать шведов. Мне нужна Русь, на которой люди будут жить, а не выживать от набега к набегу. Моим детям ею править… вы-то скоро озаботитесь?
– Сам сначала оженись, а потом уж чужих детей считай, – отшутился Иван.
– Куда я денусь… Надо. Царский венец, шапка Мономаха. Почему я не родился крестьянином?
Вопрос был чисто риторическим, так что Иван предпочел вернуться к карте и потыкать грифелем.
– Сюда будешь пушки ставить?
– Вот сюда и сюда…
Обсуждение затянулось до поздней ночи, но друзья принимали это как должное. Там, где чужими жизнями будет оплачена любая твоя ошибка, – никакого времени на планирование не жалко. Люди – вот главный ресурс.
Остальное – мелочи.
* * *
Людовик с отвращением смотрел на Великолепную Атенаис. Да, в кои-то веки он не хотел эту женщину. Сейчас она его… бесила одним своим существованием! Своей гордостью, заносчивостью, да просто тем, что подставила его! И даже не раскаивается, это-то он видит! Изображает скорбь, и талантливо изображает, но не раскаивается.
– Сир, я счастлива…
– Прекратите, маркиза, – оборвал король.
Атенаис изумленно замолчала. Никогда еще Луи не говорил с ней так. Смотрел раздраженно-досадливо, словно на… мелкое насекомое, которое осмелилось осквернить его корону.
– Сегодня к нам прибыл папский легат. Он требует выдать вас.
Атенаис не смогла справиться с собой. Ахнула, поднесла руку к горлу. Жемчугов на этом горле хватило бы корабль построить. Может, даже и не один.
– Сир…
– Я сказал ему, что это невозможно.
– Благодарю вас, сир!
Вот теперь Атенаис искренне упала высокородному возлюбленному в ноги. Чего ей хотелось меньше всего – так это оказаться в жадных руках папского легата. Знала, чем кончится. Допросят, выпотрошат как рыбу – и она будет гнить в какой-нибудь темнице, где у тюремщика и соломы не допросишься.
Как она могла быть такой неосмотрительной?!
Но ля Вуазен обещала… и может быть, даже сдержала обещание? Ведь король ее не отдает? Может, она ему еще дорога?! Огонь любви еще не погас в сердце монарха?!
Увы, подняв голову, Атенаис увидела тот же безразличный взгляд.
– Мы не отдадим мать своих детей в руки Папы Римского, – произнес Людовик. – Но мы отдадим ее в руки Бога.
ЧТО?!
Женщина замерла. Не ослышалась ли?!
Но как…
– Сегодня вы будете сопровождены в один из монастырей, настоятельница которого абсолютно предана короне. Там вы будете жить в уединенной келье, а впоследствии примете постриг.
– Ваше величество!!! Смилуйтесь!!!
Вопль, вырвавшийся из груди Атенаис, слышали, наверное, в Гаскони. Он растрогал бы даже крокодила, но у того было сердце. У короля же – только власть.
– Вы знаете нашу волю, маркиза.
Атенаис еще пыталась цепляться за ноги любовника, умолять, что-то лепетать, но…
Бесполезно. Вошедшие в кабинет люди ла Рейни подхватили ее, словно тюк с грязным бельем, и поволокли к закрытой карете. Карьера Великолепной Атенаис закончилась полным провалом.
Сам же Людовик, не в силах оставаться бесстрастным, вышел из кабинета и пошел по галерее. Куда? Зачем? Королю все-таки было больно. Ради власти он сегодня вырвал с корнем из сердца дорогую ему женщину – и внутри словно рана истекала кровью.
Больно…
И все же он будет улыбаться. Будет задавать балы и никому не покажет своей слабости. А рана… рана зарастет, как всегда. Сердца иногда разбиваются и болят. Но слава богу, стучать они не перестают!
Людовик Четырнадцатый стоял и смотрел на парк Версаля. И в душе его разливалось умиротворение. Атенаис будет жива, пусть даже и не рядом с ним. А он…
– Анжелика! – раздался чей-то веселый голос. – Вас зовет герцогиня Елизавета!
– Иду!
Людовик чуть внимательнее вгляделся в обладательницу ангельского голоса. Юна и невероятно прелестна. Блондинка, очень светлая, с громадными голубыми глазами… у кузины Лизелотты водятся такие птички? Пожалуй, надо навестить ее. Атенаис… да. Больно. Но сердце тогда и податливее на новую любовь, когда еще не остыло от старой.