— Именем Российской Федерации объявляю вас мужем и женой…

Фу-у! Кажется, все. Можно ехать в ресторан пить шампанское, а потом — домой! Сбросить костюм с галстуком (Максим про себя называл его «смирительной одеждой»), натянуть любимые джинсы, расслабиться… На завтра уже куплены билеты, и чемоданы собраны, а впереди — две недели отдыха на адриатическом побережье! Сейчас Максим чувствовал себя как человек, выполнивший трудное, но необходимое дело.

Уже в машине, привычно сев за руль (лимузин они не заказывали, посчитав это бессмысленной тратой денег и уступкой идиотской традиции, неведомо кем и для чего придуманной), он нежно посмотрел на Верочку и весело сказал:

— Ну что, жена? Поехали?

А Верочка только кивнула в ответ. Ее глаза лучились такой радостью, что Максим почувствовал себя вполне вознагражденным за все мытарства официальной регистрации. Чего не сделаешь для любимой женщины!

В маленькой комнате в мансарде старого дома, выходящей окнами в сад, пахло лавандой и немного свечным воском.

Деревенские девушки, нанятые в горничные на лето, убрали комнату цветами, постелили на кровать вышитые льняные простыни, а старуха Неонила Матвеевна, что когда-то еще папеньку нянчила и жила в имении со времен незапамятных, заботливо поставила на стол жареную курицу, прикрытую большой глиняной миской, и полкаравая свежего хлеба. Маменька пробовала было воспротивиться, мол, ни к чему это, но она только поджала губы и строго сказала:

— Молодых кормить! Так уж заведено, не нам менять.

Конни стояла перед зеркалом в китайском шелковом халатике с длинными и широкими разрезными рукавами. Не торопясь, по одной она вынимала шпильки из прически и складывала их на туалетном столике. Ее обнаженные руки закинуты за голову… Александр видел темные, чуть вьющиеся пряди волос, рассыпанные по плечам, нежную линию шеи, маленькую ложбинку между грудей…

Он стоял в дверях и не смел войти, робея, как мальчишка. При одной мысли, что сейчас она ляжет в постель рядом с ним, что он будет делать с ней то, о чем еще в седьмом классе рассказывали его однокашники в гимназической уборной, затягиваясь папироской и подкручивая несуществующие усы, становилось и страшно, и стыдно.

Неужели любовь — это то, что рисуют на похабных картинках? Разве может то, что он испытывал к ней все эти годы, обернуться грязью и пошлостью телесного соития?

А что будет потом? Какими станут их отношения? Не исчезнет ли это нежное, трепетное чувство, не сменится ли оно взаимным раздражением и упреками или, в лучшем случае, скукой привычного бытия?

И что, если брак — это только разврат, признаваемый церковью и законом?

Подумав об этом, Александр почувствовал позорное желание сбежать, пока не поздно.

А Конни уже увидела его. Она обернулась к нему, улыбаясь такой нежной, ожидающей улыбкой, потом одним движением скинула халатик, и у Александра даже дух перехватило на мгновение — под халатиком на ней ничего не было!

Она стояла перед ним, не стыдясь своей наготы, и ее кожа казалась золотистой, светящейся. Сейчас она была прекрасной, совершенной, как античная статуя, и, кажется, сама знала это.

— Сашенька, иди ко мне! — Она протянула к нему руки, и Александру показалось на миг, что от пальцев ее тянутся тонкие золотистые нити. — Мы так долго этого ждали…

Не помнил, как шагнул к ней, как впопыхах сбрасывал с себя одежду. Ее руки, такие теплые и нежные, сомкнулись кольцом вокруг шеи.

Прежде чем земля окончательно ушла из-под ног, он задул свечу. Последнее, что он запомнил — волосы, разметавшиеся по белой подушке, огромные глаза, сверкающие в лунном свете, полураскрытые пухлые губы…

Потом время умерло.

Экая, однако, затейница была бабушка! Кто бы мог подумать… А еще говорят, что в те времена секса не было.

Хотя, с другой стороны, удивляться особенно нечему. Это ведь только прыщавые подростки, только что осознавшие свою сексуальность, уверены, что являются первооткрывателями в области взаимоотношения полов, а до них люди почкованием размножались.

И глупость все это, конечно. Можно всю Камасутру выучить назубок, выпить полкило виагры и позы отрепетировать перед зеркалом, но без любви — все не то… Так что опять повезло дедушке!

Сам он ничего подобного не ждал. Уж какая там первая брачная ночь! Для людей, которые давно живут вместе, это просто повод для шуток. К тому же — выспаться надо, чтобы завтра успеть к самолету…

Но все оказалось иначе.

Поздно вечером Максим вышел погулять с собакой, а когда вернулся — квартира встретила его полумраком. Только пламя свечей чуть колыхалось от легкого сквозняка, пахло чем-то терпким и сладковатым да слышалась тихая, приглушенная музыка. Странная это была мелодия — как будто кто-то играет на флейте на морском берегу, так что слышен шум волн и крики чаек.

Верочка вышла к нему в чем-то прозрачно-розовом, нежном, почти не скрывающем ее тела. На шее, на запястьях, в ушах звенели блестящие украшения, и колечко с синим камнем сверкало на пальце, волосы падали на плечи темной волной… И странное дело! Максим вдруг и сам увидел ее по-новому, как в первый раз. Он стоял перед ней, в старых джинсах, с поводком в руках, и глупо улыбался.

В ту ночь им спать не пришлось вовсе. И на самолет чуть не опоздали.

В Москву возвращались в начале сентября. День стоял ясный, но прохладный, и над полями поднимался легкий туман. Маменька хотела бы остаться подольше, до самой зимы, но Александр надеялся, что вот-вот в университете возобновят занятия. К тому же стали доходить страшные слухи о том, что мужики в округе «пошаливают» — самовольно захватывают землю, поджигают помещичьи усадьбы, а бывает, и хозяев убивают…