— Подарок любимой женщины, — уже привычно отмахнулся он.

— Семья есть?

— Только жена, да и то формальная.

С моря подул ветер, ровный и с нарастающим гулом, словно набирающий обороты пылесос. По воде побежала короткая и мелкая, с пенным гребешком волна.

— Шторма не будет, — предупредил Пронский и вернулся на место. — Через два часа все стихнет. А вот в прошлый раз дельфина выбросило, мертвого. Тут недалеко ресторан сети ставит, к ним попал и задохнулся. Выкинули, чтоб штрафа не платить.

Он явно уходил от разговора, вероятно, решил не рассказывать на ночь страшные сказки. А хотелось…

— Значит, Коминтерн был религиозной организацией? — уточнил Андрей, чтобы вернуться к теме.

Пронский поднял глаза, и выражение их было точно такое же, когда он спрашивал — куда ты лезешь?..

— Что тебе еще непонятно? — теперь спросил он. — Говори сразу.

— История с Веймарскими акциями. Из-за них же весь сыр-бор?.. Неужели одна публикация подняла такую волну? Ведь о них никто никогда не слышал, и был полный штиль…

— Да не было никогда штиля, — нетерпеливо перебил Пронский. — Война началась, как только их выпустили. И еще не закончилась, ушла в глубину, как пожар на болоте. А ты по глупости сделал продых, вот и вышло наружу. Сначала агенты Коминтерна тихо травили и резали владельцев акций по всему миру. Акции не куча денег и не капитал, который можно пустить в оборот. Веймарская республика совершила непоправимую историческую ошибку, создала беспрецедентный инструмент власти, который мгновенно уплыл из рук самой Германии. И на этой почве возник национал-социализм. Гитлер отлично понимал, чем его могут шантажировать и какие кризисы грозят немцам. Он вынужден был тихо травить и резать агентов Коминтерна и владельцев, кто не отдавал добровольно. Отсюда и родилась у него ненависть к одному малому народу…

Солнце село, и сразу же начало стремительно темнеть, ветер потеплел и ослаб.

— И в чьих же руках сейчас находится этот инструмент? — осторожно спросил Андрей, совершенно не полагаясь на правдивый ответ.

— В моих, — не задумываясь, признался этот странный человек, наливая коньяк. — В настоящее время я единственный и полноправный распорядитель специальных финансовых средств, к которым относятся Веймарские ценные бумаги. Наше здоровье!

Хортов выпил машинально и не почувствовал ни вкуса, ни послевкусия. А Пронский опять вылил в рот содержимое стаканчика, посмаковал и сплюнул за парапет беседки.

— Важен не результат — процесс! — объяснил. — Ты тоже сильно не увлекайся, коварная штука, скажу я тебе. Пока пьешь — ничего, и голова светлая, а потом внезапно приходит опьянение. Правда, приятное, бравурное, и мир видится сияющим… Надеюсь, тебе и без коньяка сегодня хорошо? Не ожидал такой откровенности?

— Не ожидал, — признался Андрей. — Думал, клещами тянуть придется…

— Зачем же? В определенные моменты я открытый человек.

— И всем это рассказываете?

— Нет, только избранным, — серьезно сказал Пронский и вздохнул. — Все тайны имеют странную способность подавлять психику человека. Поэтому я отношу такое явление, как секретность, к области тонких материй. Теоретически тайну можно хранить вечно, однако от ее воздействия происходят определенные изменения в характере человека, его мировосприятии и образе жизни. Иногда необратимые, и человек становится блаженным, иногда он открывается перед смертью первому встречному. Это как девственность, которую можно хранить лишь до определенного возраста, а затем обязательно отдаться, чтобы стать полноценной женщиной. Необходимо время от времени выпускать пар и сбрасывать давление. Невольные предатели и просто болтуны не виноваты в своих непроизвольных действиях только по этой причине. Тайна распирает любого, даже самого выдержанного и сильного человека, и я не исключение.

— Вы забыли, я журналист, — напомнил Хортов. — И я не тянул за язык…

— Сенсация века, — засмеялся он. — Произведешь полный фурор! И сразу станешь звездой.

— То есть я могу распоряжаться полученной от вас информацией?

Фраза прозвучала слишком казенно и потому фальшиво.

— В любой форме… А давай на руках потягаемся?

Андрей хмыкнул, оценивая торс будущего противника.

— Ну, давайте…

Пронский убрал бутылки и посуду, сел, поерзав, утвердился и выставил руку. Хортов тоже поискал точку опоры для тела и локтя, и едва вложил ладонь в жесткую пятерню хозяина, как сразу почувствовал, что поединок будет непростой. Перед ним сидел боец в этом виде спорта, и даже стол по размерам был сделан специально для таких занятий.

— Ты не волнуйся, — самоуверенно предупредил Пронский. — Проиграешь, я никому не скажу.

Это была психологическая обработка, кисть его руки тем временем замкнулась в суставе, будто механическая, из черной кожи всплыли угрожающе толстые жилы. При этом он смотрел в глаза, и зрачки его медленно сужались. Стало ясно, Пронский брал выносливостью: чтобы уронить этот черный, откованный из железа столб, надо попыхтеть…

Хортов незаметно набрал воздуха, затаил, зажал дыхание и пошел на рывок. Рука противника поддалась, но тут же выровнялась, а сам он улыбнулся и проговорил невозмутимым басом:

— Давай, давай, сила солому ломит.

Крен от второго рывка был значительнее, и, не переводя дыхания, Андрей сделал третий и зафиксировал склоненную руку Пронского. Тот издал тихий рев и сделал попытку вернуть утраченное положение, однако было поздно, слишком велик был угол наклона. И все-таки он дрался до последнего. Хортову пришлось додавливать его руку до стола еще минуту, и по спинным мышцам побежал электрический ток.

— Молоток! — весело похвалил Мавр и побежденной рукой разлил коньяк. — За твою победу!

Но глянул недобро, и зрачки были с точку. Они чокнулись, выпили, и Пронский тут же засобирался.

— Ладно, у меня вечерний моцион. Ты сиди тут, пей коньяк, а я сделаю заплыв.

— Я с вами! — чуть запоздало воскликнул Андрей и побежал догонять.

Должно быть, хмель разгулялся в крови, мир еще не сиял, однако душа от победы расслабилась и он наконец-то осознал, что находится в Крыму, среди буйной зелени, на берегу теплого, матово поблескивающего моря. Пронский свернул влево, пробежал по молу и сходу прыгнул в воду. Пока Хортов сбрасывал одежду, он вынырнул в полусотне метров и, едва заметный, поплыл в звездные сумерки.

И только оказавшись в море, Андрей действительно обнаружил вокруг себя сияющий мир. Вода оказалась теплее воздуха и не ощущалась, тело скользило в упругой, ласкающей среде, возбуждающей силу, и разогретую, удовлетворенную душу распирало от восторженной тайны. Он уже не видел впереди головы Пронского, а плыл наугад, в том же направлении, и иногда, чтобы отметить, продлить это состояние, переворачивался на спину и лежал, раскинув руки. Над головой были крупные, южные звезды, и такими же звездами был отмечен берег с подсвеченными столбами кипарисов, а от гор за Соленой Бухтой исходило призрачное сияние.