Оники перегнулась через край большой трубы, которую прочищала несколько дней назад.

— Тау Фраим!

Ее голос эхом отразился от изогнутой стенки, на которой колыхались отрастающие кустики лишайника, и канул в свете, вычерчивавшем на километр ниже красноватый движущийся круг в волнах океана Гижен. Она проверила другие трубы, некоторые из которых уже полностью заросли, спустилась в нетронутые, но опустевшие гнезда, пробежала по щиту, насколько хватало дыхания, пока ее не одолели новый приступ рыданий и страшная тошнота.

Неужели у судьбы хватит жестокости забрать у нее сына после того, как она забрала ее принца? Небесный покой высот разрывали завывания и свист ветра. Змеи умирали в молчании одна за другой, и огромные хищники уносили их трупы, а куда и для чего — знали они одни.

Щит сотряс мощный удар. Оники почувствовала, как коралл ускользает из-под ее ног. У измученной женщины не хватило ни воли, ни сил броситься в сторону. Она упала в расселину, как камень. Сначала у нее промелькнула мимолетная и несвоевременная мысль, что первые трубы, вероятно, образовались как результат похожего толчка. Потом она сказала себе, что не имеет права сдаваться, что Тау Фраим, может быть, не погиб, что ее принц скоро присоединится к ней, и она вслепую выбросила руки в поисках зацепки или даже кустика лишайника, чтобы за них удержаться. Но выступы, на которых сомкнулись ее руки, тут же под ними раскрошились и поранили пальцы. Она сместила центр тяжести тела выше, повернувшись вокруг оси своего таза; движение немного изменило ее курс, но при этом она ударилась лицом о выступающую кромку в расселине. Из носа и рассеченных губ брызнула струя крови, залила плечи и шею. Перед глазами все быстрее проносились отвесные стены, искоса озаряемые пурпурными лучами Тау Ксир. Наклонив голову, она различала теперь другой конец разлома, черный неправильный четырехугольник, приближающийся с огромной скоростью, а за ним, на заднем плане, далекие волны океана Гижен, окаймленные пурпурной пеной. У нее колотилось сердце, от жестокого прилива крови к мозгу болели виски и барабанные перепонки. Справа от четырехугольника Оники заприметила потрепанные нити гибкой основы щита, которая поддерживала всю конструкцию и брала на себя большую часть бремени опор. Они безвольно раскачивались на ветру в пустоте. Она не сомневалась, что они способны выдержать ее вес, даже удесятеренный скоростью, но ее плечо, рука или запястье, наверное, не выдержат силы рывка. Ей нужно найти способ замедлить падение. Тишину ее теперь уже спокойного и решительного рассудка заполнили наложившиеся друг на друга образы Тау Фраима и ее принца.

Она сместила руки и ноги, чтобы перенести вес тела на правую сторону и снова скорректировать курс. Через несколько метров она сошлась с колючими полипами; ощущение было такое, словно они содрали ей кожу от плеча и до колена. Оники стиснула зубы, чтобы не потерять сознания и сохранить ясность рассудка. Несмотря на жестокую боль, сводящую бок, она держала руки скрестив, чтобы защитить грудь, и старалась не отделяться от стены. Непрерывное трение тела о коралл замедляло падение, но несло неимоверные страдания. На какие-то секунды ей показалось, что она покидает собственное тело, что расстается с непригодной теперь для жизни оболочкой плоти, и мгновенно почувствовала невыразимое облегчение, чувство бесконечной свободы и парения.

Порывы соленого ветра вырвали ее из объятий сладкой эйфории, вернув к реальности боли. Она продолжала с отвратительным скрежетом крошить коралл, оставляя на стенке кровавый след. Помутившийся взгляд Оники упал на бескрайний океан Гижен, иссеченный пурпурными линиями. Она поняла, что приближается к концу разлома, что расплывчатые пляшущие формы, которые она сначала ошибочно приняла за волны, были потрепанными каркасными нитями. Вокруг нее сыпались осколки полипов, колотя по лбу, щекам, подбородку. Еще несколько метров, и она выскочит из щита, ее вышвырнет в пустоту, у нее не будет возможности выравняться, она рухнет с километровой высоты на твердую, как гранит, воду. Ей пришел на память образ Сожи, ее состарившейся сестры-тутталки: та упала с нескончаемым криком отчаяния, с воплем, который долго преследовал Оники во снах.

Оники выбросила перед собой свободную руку и попыталась зацепиться за нити. Несмотря на то, что основа была клейкой, первые три нити, которые удалось схватить Оники, выскользнули из ее пальцев и обожгли ладонь. Она почти сдалась, но лица Тау Фраима и ее принца предстали перед ней вновь, как будто они мысленно бросились ей на помощь. По мере приближения к выходу из расселины волокна уплотнялись, сплетались с кораллом, снижая ее скорость. Действуя сугубо рефлекторно, инстинктивно, она расположилась так, что гибкие ремни обвились вокруг ее ног и предплечий. Некоторые не выдерживали под весом Оники, но остальные сопротивлялись и жестко притормаживали ее падение. Ее потряс неимоверно яростный толчок, и тут она остановилась. Она чувствовала, как пронзают ее насквозь собственные раздробленные кости, и, прежде чем потерять сознание, ощутила, как стекает по бедрам горячая жидкость.

Через несколько минут Оники пришла в сознание, повиснув, как поломанная марионетка, над океаном Гижен, подцепленная к коралловому щиту за два десятка нитей, которые переплелись и растянулись от энергии удара.

И тело и душа невыразимо, нестерпимо болели. Она не смогла бы с определенностью сказать, откуда приходит боль, или даже отчего. То ей казалось, что в мышцы, в органы впиваются осколки ее сломанных костей, то — что невидимые клювы терзают ее живую плоть, то — что полипы все еще раздирают ее правую ногу и руку. У нее не хватало смелости повернуть голову, чтобы взглянуть на свои повреждения и далеко ли она от щита. Она вся была одна сплошная рана, бездонный колодец боли. Ужасный хруст ее тела о стену расселины все еще эхом отдавался в голове; в шее, плече, бедре застряли осколки коралла. Кровавые потеки оплели ее торс и конечности теплой липкой сетью.

Трудно было определить, как долго она провела в этой неловкой позе с опущенной головой. Учащенные толчки сердца отзывались пронзительной болью, словно от ударов множества кинжалов. Ей удалось повернуть голову и понять, что она находится в десяти метрах ниже щита — в ее состоянии дистанция непреодолимая. Морской бриз и ветер высот слегка раскачивали натянувшиеся нити, удерживавшие ее на весу.

Она различила вдалеке неясное гудение. Сперва Оники подумала, что вернулись крылатые монстры, и инстинктивно напрягла мышцы — рефлекс, за которым последовала невыносимо усилившаяся боль. Она вдруг напомнила себе, что Тау Фраим мог стать жертвой одной из этих птиц, и материнские страдания на мгновение пересилили ее собственные мучения.

Гудение превратилось в рокот, которое она непроизвольно связала со звуком мотора посыльной аквасферы. Она мельком увидела сквозь просветы в завесе своих окровавленных волос прозрачный овал аэрокара, быстро вырастающий в ее поле зрения. Оники разглядела неподвижные фигуры внутри аппарата и блистающий крест над пилотской кабиной.

Аэрокар крейцианской церкви.

— Она в скверном состоянии! — голос, искаженный маской.

— Она жива и одним куском — вот все, что имеет значение, — сказал металлический голос.