Потом он еще два часа шел на юг, мимо кукурузных полей и через лес. Временами открывалась панорама Юры. Темные увалы, густо поросшие лесами.

Завернул в трактир «Сезар», взял пиво и порцию ветчины с белым хлебом и острой горчицей. Закусывая, разглядывал пенсионеров за соседними столиками — женщины в легких цветастых платьях, мужчины в спортивных рубашках. Они пили эльзасское вино из глиняных кувшинов, некоторые мужчины курили сигары.

Хункелер смотрел, как трактор тащит два прицепа, нагруженные здоровенными, в человеческий рост, тюками сена. Тракторист пытался задним ходом загнать прицепы в сарай. Шестая попытка увенчалась успехом. Все закивали и удовлетворенно взялись за стаканы.

Через несколько лет, думал Хункелер, я тоже выйду на пенсию. И буду сидеть тут, убивать время. Хорошо, что у меня есть Хедвиг, с ней не заленишься.

Он пошел дальше, наискось через лес. Глинистая почва еще не просохла после грозы. Наконец он пересек болотистый луг, на котором паслись черно-белые коровы, и вышел к дороге на Мюспах.

В семь вечера Хункелер был в «Разъезде». Снаружи у стены стояли велосипеды. Сами велосипедисты, жилистые старики в красных майках и черных штанах из оленьей кожи, сидели под каштаном, пили пиво.

Хункелер поздоровался с троицей завсегдатаев и заказал бутылочку минеральной, половину тминного мюнстерского сыра и белый хлеб. Ел не спеша, с удовольствием, тщательно подбирая зернышки тмина. Потом взял со стены выпуск «Альзаса», начал читать. Зарубежную информацию оставил без внимания, а вот местные новости проштудировал основательно. Заметки сообщали о ненастье. Из-за паводка Иль вышла из берегов. Почти все прибрежные деревни затопило. В Ильфурте бурный поток утащил с собой двух свиней, из которых спасти удалось только одну. Вторая, увы, утонула, но ее тем не менее пустили на колбасу. Унесло также несколько десятков кур, кроликов и одну овцу. Смыло мост. Даже одна старушка, устремившаяся спасать курицу, чуть не утонула, но двое отважных мужчин в последнюю секунду сумели вызволить бедняжку.

Хункелер подозвал хозяйку и заказал кофе.

— Вы уверены, — спросил он, когда она принесла чашку, — что в прошлое воскресенье господин Рюфенахт все два часа провел наверху?

— Но что случилось, мсье? Вы держите мсье Рюфенахта под soupçon[18]?

— Что вы, никоим образом. Какие подозрения?

— То-то же. Мсье Рюфенахт — un homme excellent[19].

— И все-таки, — настаивал Хункелер — Вы совершенно уверены?

Хозяйка села, сложила руки на коленях, задумалась.

— Mais oui[20], я уверена.

— Допустим, ему пришлось выйти в туалет.

— Нет, здесь мсье Рюфенахт никогда в туалет не ходит, он пиво не пьет. Бывало, конечно, спускался вниз и выходил на несколько минут. Мол, иной раз невозможно выдержать напряжение в комнате. Надо пройтись, минуту-другую. Но в прошлое воскресенье такого не было, я уверена.

— Можно взглянуть на его комнату?

— Разумеется. Но ничего особенного там нет. Très simple[21], стол, стул да кровать.

Она провела его в глубину зала, к лестнице. Наверху отперла одну из дверей. Они вошли.

Комната была маленькая, с единственным окном, выходящим на задний двор. Голый пол из широких еловых досок. Белые оштукатуренные стены, бачки на потолке. В углу кушетка, стул, простенький дубовый стол, на котором не было ничего, кроме пепельницы. А в пепельнице два сигарных окурка. Хункелер присмотрелся — безусловно, «Премиум». На стене справа — рамка с портретом Регулы Хеммерли. Светлые волосы, большие темные глаза. Стекла в рамке нет, осколки валялись на полу.

— Mon Dieu[22], что это? — воскликнула хозяйка. — Кто это сделал?

Хункелер пожал плечами — он понятия не имел.

— Последний раз, когда я приносила ему бутылку вина, стекло было целехонько. Не иначе как кулаком разбил. Одну минуточку!

Он услышал, как хозяйка спустилась вниз. Подошел к окну, открыл. До земли метра три. Спрыгнуть во двор особого труда не составит. А вот снова забраться в окно уже очень непросто. Он бросил взгляд на дровяной сарай — там на крючьях висела пятиметровая лестница.

Хункелер сел на стул и стал ждать хозяйку. Она вернулась с совком и веником и принялась заметать осколки.

— Не знаю, какая муха его укусила. В последнее время он вел себя очень странно. Все больше молчал.

— А в минувшее воскресенье? Как он себя вел?

— Чудно. Со мной держался как чужой. Выпил всего-навсего одну кружку пива внизу, в зале, и все время смотрел в стол.

— А в следующие вечера?

— В понедельник и во вторник? Точно так же. Теперь вот еще и стекло в рамке разбил. Это портрет женщины, которую он любил, хоть она и сбежала от него. Un grand amour, mais tragique[23].

— Но ведь это всего-навсего фотография.

— Ну не говорите, мсье. Фотография — она все равно что сам человек. Можно убить человека, если воткнуть иголку в его фотографию. Разве вы не знаете?

— Теперь знаю, — отозвался Хункелер. — Меня интересует еще кое-что. Кто-нибудь видел, что в то воскресенье в двадцать один час машина Рюфенахта действительно стояла возле вашего «Разъезда»?

Хозяйка поднесла обе руки ко рту, в глазах ее плескался ужас.

— Pourquoi?[24]Он что-то натворил?

— Нет, не думаю.

— Захворал?

— Нет, я вчера видел его. Все в порядке.

— Tant mieux[25]. Мсье Рюфенахт всегда ставит машину на автобусной остановке. Не знаю почему. Он ведь вообще чудак. Остановка расположена метрах в тридцати отсюда, на дороге в Кнёренг. Из трактира ее не видать.

— Может, кто-нибудь, возвращаясь домой, видел его машину?

— Пойдемте спросим Мишеля.

Они спустились вниз. Хункелер подсел к завсегдатаям.

— Хочу спросить, не видел ли кто из вас в прошлое воскресенье, в девять вечера, машину мсье Рюфенахта.

Завсегдатаи призадумались.

— Нет, — сказал наконец один из синих комбинезонов.