Гель прикусила нижнюю губу, чтоб не расплакаться от огорчения. Ирса, эта расфуфыренная потаскуха, опять заставила Университет говорить о себе. На сей раз мертвячка не побрезговала лизоблюдом. Интересно, а Гель смогла бы переспать или хотя бы поцеловаться с тем, чьи уста – смерть? Свистун забери, мороз по коже, так страшно от одной только мысли об этом! А значит, Гель обязательно охмурит лизоблюда, желательно симпатичного, при первой же возможности.

– Как дела, красавица?

Опять он. Поклонник таланта. Один из многих нерешительных, из тех, кто умеет смотреть, но не способен тронуть. Скальд. Как его зовут? Лаэртис?..

– Ты, наверное, не помнишь, я – Лантис. Привет, Гель.

– Привет Лантис. Ты скальд, я помню. Ты написал обо мне песню?

– Я… вчера… я не мог, я…

Ну, это уже чересчур! Деревянная ложка с грохотом упала на столешницу, плеснулась в миске жирная похлебка.

– Ты вчера был в гостях у вльв и много выпил. И потому не написал обещанную песню?!

– Я…

– Ла… э-э… Лантис? Я обижена. Я так обижена, что… Даже не знаю, как быть, как тебе загладить вину.

– Я… – Парень замялся, он без ума от Гель и готов на все, лишь бы вымолить прощение. Но это не любовь. Это болезнь. А от хворых надо держаться подальше, не то и сама сляжешь, Гель это точно знает.

У Лантиса похмелье, лицо его опухло, глаза превратились в узенькие щелки. Ирса тоже так выглядит? Вряд ли. Вльвам все как с гидры вода, ничегошеньки их не цепляет. Попробуй Гель загулять с возлияниями и свальным грехом, Ректор вмиг прознает да так накажет, что мало не покажется. А вльвам – пожалуйста. Девственницы, понимаешь! Непорочные! Мол, только невинность способна узреть грядущее незамутненным от похоти взором и лишь дева достойна ритуальной смерти. Каждая вльва, получив диплом, тут же отправляется в могилу, ложится на подушечки, укрывается саваном и разрешает похоронить себя живьем. Такая профессия: умереть. Могилу засыпают, вльва задыхается под черноземом. Труп откапывают и бальзамируют. Три дня и три ночи мастера воскрешают прорицательницу. Она восстает и видит сокрытое от людей пуще прежнего.

Во всем Мире Гардов прозревать будущее умеют лишь вльвы да лесные ведьмы. Но с ведьмами не так просто договориться, они едва терпят людей. Если надо узнать, собираясь на охоту, где пройдут зубры и стоит ли запастись соломой, чтобы подстелить в том самом месте, вы не пойдете к ведьмам, вы спросите вльву, отдыхающую в подвале на леднике. Если у вас, конечно, хватит эре на мертвячку. Но настоящий-то вельможа должен иметь боевого единорога-призрака, облаченье и оружие, тинглид[25]и замок, перевертня и вльву. Это обязательно. А вот лизоблюды и прочие шуты – по желанию и возможности, ибо стоят дорого, а толку от них что от козлиного вымени. То есть пшик без палочки. Ну, не совсем, конечно, пшик, но все-таки…

И при всей своей показной праведности студентки-вльвы ведут столь развратный образ жизни, что… ух, слов нет! Слов нет, как Гель завидно! Вльвы знают, что жить им осталось всего ничего, а то и меньше. Год за три? Вльвам о таком счастье и мечтать нельзя. Той же Ирсе до выпуска пару месяцев дышать, а потом – прощай, Ирса, многие будут помнить твою податливую плоть, твои ласки. Но после могилы ни один берсерк не прикоснется к пахнущей камедью коже. Так что наслаждайся, Ирса, пока можно. Что, кстати, она и делает, ведь время ее безвозвратно уходит.

От этих мыслей Гель так тоскливо стало, что захотелось отдаться первому встречному. Да хотя бы этому нескладному парнишке Лантису… Э нет! Гель взяла ложку, вытерла о рукав. Скальды не умеют держать язык за зубами. А Гель желает вкусить приятной неги, но слава Ирсы ей не нужна.

– Что я могу? Как?! Как заслужить твое прощение, о прекрасная Гель?

Поклонник уже в печенках. Есть мешает – жадно, чавкая, проливая на юбку жирный навар. Что б такое придумать, как избавиться от надоедливого скальда?

– Лантис, друг мой, ты вчера пил вино, а я… я вина не пила. Но мне очень хочется вина, Лантис. Это же несправедливо, когда одни пьют, а другие – нет? Принеси мне вина, Лантис, и я тебе прощу.

– А можно я вечером, я на крышу тогда и…

– Сейчас, Лантис, сейчас.

– Вечером, как вчера… с Эриком мы… и дракон…

– Лантис, ты меня слышал?! Действуй! – Волосы на голове Гель превратились в длинных черных змей, которые зашипели, дружно уставившись на скальда. Как-то само собой получилось, не сдержалась, и потому настроение у Гель окончательно испортилось.

Лантис попятился к выходу из столовой, уверяя, что вскорости добудет вино, уж он расстарается, расшибется в отбивную, но добудет!

Легкими поглаживаниями Гель принялась успокаивать волосы. Ее растревоженные косы извивались и, выскальзывая из пальцев, норовили ужалить. И пусть, чего уж.

Родной яд перевертню не страшен.

* * *

Лантис чуть ли не подпрыгивал от радости. Как же, сама Гель обратила на него внимание! Даже имя запомнила! А значит, надо вымолить прощение. Вдруг чего и обломится от щедрот прекрасной охотницы?

Кстати, прощение за что, за какой такой проступок? А так ли это важно? Раз она желает испить хмельного – скальд найдет ей вина, лучше которого нет во всем Мидгарде. Обязательно найдет!

Вот только есть одна проблема: как выйти из Университета?

Охотницу-то наружу выпускают регулярно – и под надзором, и одну. Потому что нельзя научить ее ловить зайцев и бить куропаток в четырех стенах. Для перевертня нужны простор и добыча. И берсерков каждое утро выгоняют на пробежку вокруг Университета. Даже шутов иногда, согласовав с мэрией, выводят на рынок, дабы проверить их навыки на толпе. А скальды… Скальдов держат взаперти. Все равно их искусство могут оценить лишь благородные люди, а графья и конунги по рынкам не шастают, репу не покупают. Лизоблюдов тоже в город не пускают, просить Эрика сбегать прикупить кувшинчик, смысла нет.

Что делать, а?

Берсерки! Те самые, с которыми вчера пил. Как же их звали-то? Одного Хессе, а второго…

Как звали второго, Лантис так и не вспомнил. Он сбежал по лестнице, морщась от боли в голове. Попойка у вльв закончилась не очень-то хорошо, веселью помешали. Заявился декан берсерков, тупой, мощный мужичара с непроизносимым именем и улыбкой, навсегда стертой ударом пернача. Декан проревел что-то невразумительное и удалился. Невразумительное – это для Лантиса, ибо берсерки поняли начальство с полурыка и очень расстроились, затем быстро оделись – мол, им пора. За нарушение режима Хессе и товарищу грозило дежурство вне очереди у центральных ворот Университета.

У ворот!

Если вчерашних молодцев таки наказали – считай, полдела сделано и Лантис уже в самоволке и купил вина. И даже вернулся!

На его удачу, у ворот дежурила именно провинившаяся парочка, полностью облаченная. Кольчуги на их мускулистых телах и мечи в лапищах выглядели… ненужными, что ли. Берсерки ничуть не хуже сражаются голыми руками. Кстати, зубы у них заточены так, что прокусывают даже стальные доспехи.