— Это, по-моему, не очень учтиво, так принимать гостей, — не преминула сказать спутница, когда ей надоело разглядывать запертую дверь. — Может быть, нам лучше уйти?

Увы, уходить было некуда. Я очень рассчитывал на этого неведомого мне Поспелова, вернее, на его уединенный дом.

— Еще немного подождем, и снова позвоню, — успокоил я девушку.

Однако, больше мне звонить не пришлось, дверь сама широко раскрылась и обладательница приятного, полного лица, пригласила нас войти.

— Извольте подождать, — сказала она, пропуская нас через неотапливаемый тамбур в просторную прихожую, отделанную дубовыми панелями, — Илья Ильич сейчас встанут и вас примут.

Мы скромно присели на дубовую скамью с резной спинкой и еще минут десять провели в скучном ожидании. Наконец опять появилась давешняя женщина и пригласила нас пройти в гостиную. Все повторилось в точности, как и раньше, только теперь мы сидели не на скамейке, а в мягких кожаных креслах.

Гостиная оказалась элегантно обставлена стариной мебелью, содержащейся в прекрасном состоянии. Чувствовалось, что у хозяина достаточно средств и вкуса для комфортабельной, стильной жизни. Я понял, что именно такого комфорта мне не хватало в новой России. Все-таки русские баре умели красиво жить.

Наконец, когда я начал подозревать, что сейчас нас пригласят в следующее помещение и вновь попросят подождать, в гостиной появился сам хозяин. Илья Ильич оказался пожилым красавцем в тургеневском стиле, с роскошными седеющими волосами, ухоженными до совершенства бородой и усами, тщательно подбритыми щеками и умным, интеллигентным лицом. Выглядел он смущенно, что объяснилось тотчас как только он заговорил:

— Прошу великодушно извинить меня за то, что заставил вас так долго ждать. Я еще не вставал, когда Анна сказала, что меня ждут гости. Я никого утром не ждал и поздно проснулся,

Глядя на тщательно одетого Поспелова, я удивился, как он смог привести себя в такой совершенный вид за какие-то полчаса.

— Александр мне написал, что вам будет удобно некоторое время пожить у меня. Буду чрезвычайно рад, если вы скрасите мое одиночество. Дом у меня большой, и места предостаточно, надеюсь, что мои холостяцкие привычки не принесут вам неудобств,

От такой изысканной вежливости я даже слегка опешил.

— Простите великодушно, что мы своим появлением уже причинили вам неудобство, — начал я говорить в том же, что и он витиеватом стиле. — Александр Иванович, уповая на вашу доброту, решился побеспокоить вас и стеснить нашим присутствием. Позвольте рекомендовать вам Татьяну Кирилловну Раскину. По не зависящим от нас причинам моей спутнице и мне некоторое время необходимо прожить приватным образом…

В конце концов я начал путаться в изысканных оборотах и окончил вполне прозаически:

— Мы постараемся вас не беспокоить и при первой возможности найдем себе другое жилье…

— Не извольте беспокоиться, голубчик Василий Терентьевич, никакого неудобства вы мне не доставите, напротив, скрасите одиночество. Тем более, что я буду счастлив выполнить просьбу дорогого Шуры, и мне чрезвычайно приятно познакомиться с его молодыми друзьями, о которых он так тепло отзывается. Я живу одиноко, гости у меня бывают редко, и видеть таки приятные лица у себя дома для меня большая радость.

Похоже было на то, что нам с Поспеловым не скоро удастся выбраться из тенет взаимных комплиментов, поэтому я просто поклонился и постарался как можно приятнее улыбнуться. В этот момент в гостиную вплыла давешняя полнолицая красавица, и хозяин запнулся.

— Позвольте отрекомендовать вас моей домоправительнице и большому другу Анне Ивановне. Аннушка, эти господа какое-то время поживут у нас… По просьбе Шуры Крылова, моего гимназического товарища, ты его знаешь…

То, как просительно заговорил хозяин с домоправительницей, не оставляло сомнений, кто в его доме главный.

— Позвольте, Анна Ивановна, отрекомендоваться, — сказал я не без подхалимских ноток в голосе. — Василий Тимофеев Харлсон, а это моя жена Татьяна Кирилловна.

При слове «жена» девица Раскина стрельнула в мою сторону быстрым взглядом, как мне кажется, не оставшимся незамеченным Анной Ивановной.

— Что ж, пусть поживут, ежели им так заблагорассудилось, — согласилась домоправительница. — Только где их селить? В розовой комнате не топлено, а в голубой сами знаете.

— Может быть, в антресольной? — опять просительно спросил Илья Ильич. — Там тихо и покойно…

— Там же не убрано, — парировала хозяйское предложение домоправительница.

— Я могу и сам убрать, — предложил я, боясь, что проблема нашего размещения так никогда не решится,

— Еще чего, — воспротивилась такой возможности Анна Ивановна. — Не мужчинское это дело уборка, сама как-нибудь справлюсь. Вы тут посидите да поговорите, а я мигом.

— Очень строгая у меня Аннушка, — лукаво улыбаясь, сказал Илья Ильич, когда женщина вышла из комнаты. — Как что не по ней, тотчас требует расчет.

— Может быть, мне ей помочь, — предложила Татьяна Кирилловна. — Я, правда, умею убирать.

— Если только это вас не затруднит, и Аннушка согласится, я, право, не всегда понимаю логику ее поступков…

Раскина отправилась подлизываться к Аннушке, и та, поломавшись, согласилась принять помощь, и женщины надолго оставили нас с Ильей Ильичом одних.

Говорить нам пока было не о чем и, видимо, чтобы не сидеть молча, Поспелов начал рассказывать о своих совместных с Александром Ивановичем гимназических годах. Рассказывал он интересно, хотя и излишне подробно. Я, впрочем, с удовольствием слушал о милых проказах гимназистов девятнадцатого века, и когда Илья Ильич неожиданно спросил, где я учился совершенно машинально ляпнул, что в обычной советской школе. Причем, ответив, не сразу сообразил, что сморозил нечто несуразное. Дошло до меня это только тогда, когда Поспелов спокойно, без нажима и удивления спросил:

— Вы, судя по всему, не наш соотечественник?

— Почему вы так решили? — вопросом на вопрос ответил я.

— По многим причинам. У вас иное, незнакомое мне выражение лица. Говорите вы по-русски правильно, но с неправильными или, вернее будет сказать, чужими русскому уху интонациями. Притом слова, которые вы употребляете, не все соответствуют правилам грамматики. Да и одеты вы не совсем обычно, я даже не говорю о вашей невиданной обуви. Ваш костюм не соответствует ни вашей внешности, ни тому, как вы держитесь, и носите вы его не так, как носят подобное платье…

Я удивленно вгляделся в этого престарелого комильфо, сумевшего так много и точно заметить.

— …Не говоря о том, что я никогда не слышал о таком учебном заведении, как «простая советская школа». К тому же вы с большим интересом слушали мои немудрящие гимназические истории, которых знает множество любой человек, учившейся в гимназии или реальном училище.

Мне пока нечего было ему сказать в ответ, и я просто молча слушал, что он еще добавит к сказанному. Он продолжил свой «анализ»: