Это означало, что я вновь попал в колесо, из которого может быть мало выходов.

— Я слишком недавно попал в ваше время, чтобы на меня успели обратить внимание, — начал я уговаривать самого себя. — Кто бы мог так быстро меня разыскать в бескрайней России?

— Но нашли-то вас в совершенно определенном месте, у ваших родственников, — мягко возразил Илья Ильич. — Вот если бы нам удалось расспросить о причинах такого интереса к вам кого-нибудь из ваших преследователей, это было бы интересно.

— Ну, если они так всесильны и активны, то, боюсь, что такая возможность у меня будет, если, конечно, раньше не ухлопают из-за угла… И вот, что я думаю, нам с Татьяной Кирилловной не стоит оставаться у вас, Анна Ивановна права, зачем вам лишние волнения.

— Увы, без волнений жизнь теряет соль, Не жить же мне как мой полный тезка Илья Ильич Обломов, трутнем, под крылышком у милой Аннушки.

— А мне показалось, что жизнь у вас вполне налаженная и комфортабельная. Если не секрет, почему вы только отставной корнет? Это при вашем-то уме?

— Чины людьми даются… А корнет я потому, что после гимназии поддался романтическому соблазну и несколько лет служил в армии. Вполне объяснимая слабость юного разночинца. Когда чуть повзрослел и поумнел, тотчас же подал в отставку. Тем более, что я, как и Евгений Онегин, «всевышней волею Зевеса наследник всех своих родных», и в финансовом отношении был независим от карьеры.

— Почему же не пошли служить отечеству в статскую службу?

— А я, любезный Василий Тимофеевич, как и вы, не люблю ни самодержавие, ни революционеров. Простите мне еще одну расходную цитату из Грибоедова: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Конечно, можно было бы найти себе применение и в гражданской службе, но я предпочел ей свободную профессию.

Какую именно «свободную профессию» он предпочел, Поспелов не сказал, а я постеснялся спросить.

— Кстати, я достал вам новое платье и документы, — неожиданно переменил тему разговора Илья Ильич. Вы теперь будете студентом университета.

— Кем? — удивился я.

— Студентом, — студенческая форма вам будет к лицу и поможет изменить внешность. Вы в платье коммивояжера или мелкого маклера слишком бросаетесь в глаза. Студентов же в Москве много, и они менее заметны.

— Когда же вы успели достать мне документы? — поразился я.

Судя по сибаритской обстановке и неспешной вальяжности Поспелова, даже выйти из дома было для него беспримерным подвигом. Опять-таки, нужно было еще учесть и бдительный присмотр Аннушки.

— У меня есть возможность решать некоторые задачи, не слишком утомляясь, — с улыбкой ответил он.

Мне было любопытно узнать, какие это возможности, но нас опять прервали. Пришла Анна Ивановна и позвала нас ужинать.

Приглашение было очень своевременное. Со вчерашнего дня мы с Татьяной Кирилловной еще ничего толком не ели. Видимо, учитывая этот фактор, домоправительница накрыла стол из расчета накормить до отвала отделение солдат. Мы постарались оправдать ее ожидания и ели каждый за троих.

После ужина Илья Ильич передал мне сверток с моим новым платьем. Я отправился к себе на антресоли и примерил студенческий наряд. Удивительно, но все было впору, так, будто шилось именно на меня. Даже штиблеты оказались точно по размеру ноги. Причем одежда была, судя по изнанке, совсем новой, но выглядела слегка ношенной. Я лишний раз удивился предусмотрительности этого странного человека. Кроме платья, в пакете оказался новенький «Браунинг» с запасной обоймой и паспорт на имя калужского мещанина Ивана Андреевича Синицина, двадцати восьми лет от роду, студента Московского университета, паспорт был еще без фотографии, вместо нее были указаны мои приметы.

— Ну, как вам обновки? — спросил меня Илья Ильич, когда я вернулся в гостиную.

— У меня нет слов. Как это вам удалось?! — с искренней благодарностью воскликнул я.

— В России есть достаточно обязательных и исполнительных людей, которые умеют и хотят зарабатывать деньги…

— Кстати, о деньгах. У меня есть вексель в банк «Российский кредит», как только я получу деньги, то тут же компенсирую ваши траты.

— Пусть вас это не тревожит, — небрежно сказал хозяин. — У меня в достатке свободных средств, как-нибудь потом разочтемся. Тем более, что Шура просит не скупиться в расходах для вашей безопасности.

Такая трогательная забота Александра Ивановича о своем далеком потомстве меня умилила.

Вскоре к нам с Ильей Ильичем в гостиной присоединились женщины, после ужина хлопотавшие на кухне. Как я догадался, ограничивая общение с внешним миром, хозяин не держал другого штата прислуги, кроме Анны Ивановны и дворника-истопника, которого я еще не встречал.

Моя новая одежда вызвала у женщин повышенный интерес. Аннушка даже обозвала меня «красавчиком», на что я явно не тянул. Вечер, за общими незначительными разговорами, взаимным подтруниванием, спонтанными воспоминаниями проходил по-семейному уютно. Красивая керосиновая лампа теплым, живым огнем освещала стол, покрытый плюшевой скатертью. Илья Ильич принялся рассказывать забавные истории времен своей военной службы; Анна Ивановна с улыбкой его слушала, вышивая на пяльцах гладью салфетку; Татьяна Кирилловна устроилась в уголке кресла и в паузах, возникающих в разговоре, пыталась пропагандировать толстовское учение о непротивлению злу насилием. Короче говоря, все это было для меня непривычно, мило, старомодно, но интересно.

В двенадцатом часу ночи домоправительница намекнула, что пора бы и ложиться. Моя резвая девица восприняла предложение идти спать (после того, как мы продрыхли весь день) с таким завидным энтузиазмом, что вызвала понимающие улыбки хозяев. Все пожелали друг другу покойной ночи и разошлись по своим комнатам.

Мы с Раскиной впотьмах поднялись по лестнице к себе на второй этаж. Я зажег шведскую спичку и засветил керосиновую лампу. Татьяна Кирилловна потерянно бродила по комнате, машинально поправляя и без того аккуратно разложенные по столикам и комоду вышитые салфетки.

— Вы хотите спать? — бесцветным голосом спросила она, не глядя в мою сторону.

— Ты долго будешь мне «выкать»?

— А вы не обидитесь, если я перейду на «ты»?

— «Пустое „Вы“ сердечным „Ты“ она, обмолвясь, заменила», — прокомментировал я ее странный при наших отношениях вопрос. — Давно пора.

— Ты хочешь спать? — повторила девушка тем же тоном, но поменяв местоимение.

— Хочу, — признался я, — только не один, а с тобой! Раздевайся и иди ко мне.

— Вы, ты, наверное, считаешь меня легкомысленной и легкодоступной девицей? — спросила Татьяна Кирилловна. — Это совсем не так, просто, я, кажется, очень сильно…

Я не дал ей договорить и закрыл рот долгим поцелуем. Мы стояли посередине комнаты и целовались. Я чувствовал ее нежное, гибкое тело, вкус губ, еще неопытных, но послушных и жадных. Остриженные, тонкие волосы девушки пахли лавандой и туалетным мылом, они мешали мне, когда я целовал ее шею и подбородок. Татьяна Кирилловна запрокидывала голову подставляя моим губам все новые места, и тесно принималась ко мне грудью и животом. Я просунул ногу между ее ногами, сжал своими бедрами ее бедро и, целуя, начал гладить спину.