– Ерунду-то не неси! Постыдись! А знахари, которые людей лечат и от смерти спасают, тоже дьяволу душу продали? Последний раз спрашиваю, где живет Мелентьевна? Если ответишь, время мне сбережешь!

Последний аргумент на дядю подействовал. К службе племянника он относился с почтением.

– Твоя взяла. В Дмитровской слободе, на самой окраине она живет, только дом не знаю.

– Так это же совсем рядом, а ну-ка наведаемся к твоей страшной колдунье!

Василий побледнел, перекрестился, но перечить своему обожаемому племяннику не решился. Не откладывая дела в долгий ящик, они направились в сторону Дмитровской слободы. На близлежащем пустыре увидели кучу-малу чумазых ребятишек. Мальчишки заняты были очередной разборкой и вдохновенно дубасили друг друга, то покряхтывая от удовольствия, то постанывая от боли. Впрочем, никто не плакал и от кучи не отделялся. Федор решительным шагом подошел к группе и, не теряя даром времени, вытянул из многорукого клубка первого попавшегося пацаненка. Поставив его на ноги и встряхнув для порядка, спросил:

– Мелентьевну знаешь?

Тот вместо ответа махнул чубатой головой и зачарованно уставился на блестящие пуговицы Федорова кафтана.

– Сведи меня к ней.

Мальчишка и рад был стараться. Припустил, только пятки засверкали. Дорога на самом деле оказалась короткой. За третьим углом показался аккуратный, но стоявший чуть в стороне от остальных домишко.

– Там Мелентьевна живет, – задыхаясь, проговорил мальчишка и рванулся продолжать прерванную потасовку.

Федор постучал и, услышав приглашение войти, толкнул дверь, не забыв перекреститься и прошептать слова молитвы. Дом был совершенно не похож на жилище колдуньи. В горнице было чисто. По углам и под потолком были развешаны связки ароматных трав, все стены занимали полки с горшочками разной величины, а в красном углу, как и полагалось, висела икона Богоматери с горящей лампадкой. Сама Мелентьевна оказалась нестарой еще женщиной. Хотя в волосах серебристыми ниточками мелькали седые пряди, да только лицо было молодое, полное и румяное. Владела ли ведунья секретом молодости, трудно было сказать.

Она посмотрела на Федора и боязливо выглядывавшего из-за его спины Василия, усмехнулась:

– А вы, господин Федор, скажите дяде своему не бояться. Порчу на него наводить я не буду и даже дьяволенка для забавы не напущу.

– Откуда тебе известно мое имя? – напрягся подьячий.

– Догадалась, – с оттенком иронии ответила знахарка.

Василий боязливо перекрестился, покосился на икону и уже более смело вступил в разговор.

– Чать, на лбу у него не написано? Колдовство все это!

– Да никакого колдовства в этом нет. Дурак бы и тот догадался. Слухами о вас Москва полнится, а таких, как я, вы и вовсе не замечаете, мимо пройду – не обернетесь. Присаживайтесь, в ногах правды нет, – показала Мелентьевна глазами на расставленные вдоль длинного стола табуреты. Но Федор садиться не стал.

– Может, тогда догадаешься, зачем я к тебе пришел?

– Нет, в чужую голову проникнуть никакое узорочанье не поможет. Тут другим ремеслом владеть надо, а его я не знаю.

– Тогда я сам скажу. Знаешь ли ты Фрола Капищева, сказителя?

– Конечно, как не знать. Фрол частенько ко мне заходил. Когда по делу, когда сказку рассказать. Живу я одиноко, людей много ко мне ходит, но все со своими заботами, а иногда и просто так поговорить хочется.

Мелентьевна отвечала спокойно, как на духу, глаз не прятала и слова не подыскивала. У Федора возникло ощущение, что ворожея не врет, хотя выводы было делать рано.

– Ты знаешь, что Фрола убили?

– Москва всегда слухами полнилась, – кивнула колдунья.

– Так вот, боярин Шацкий, в доме которого Фрола убили, отправлял сказителя зачем-то к тебе. Я не ошибся?

– Нет, не ошиблись, господин.

– Что боярину от тебя понадобилось?

– Что и другим.

Мелентьевна разговорчивостью не отличалась.

– Отвечай, добром не захочешь, силой вынужу, – жестко прикрикнул Федор, церемониться со знахаркой он не собирался. Она вздрогнула и отшатнулась, подьячий тут же устыдился собственной суровости, что на него нашло? Нашел кому силу показывать!

– Тебе меня нечего бояться, если правду расскажешь, – более мягко добавил он.

– А зачем мне врать, у каждого своя забота, а боярин Фрола отправлял ко мне спасения от Талалеева проклятия искать. Поэтому сегодня и сам пришел.

– Кто такой Талалей?

– Ворожей и чернокнижник.

– А за что боярина проклял?

– Не его, а род свой и потомков своих.

– То есть Шацкий Талалею родственником приходится?

– Вроде бы, – пожала плечами пришедшая в себя Мелентьевна.

– Расскажи-ка ты мне всю историю, от начала и до конца, – присел наконец Федор, Василий тоже опасливо пристроился на уголок скамьи. Любопытство оказалось сильнее страха.

– Хорошо, твоя воля, господин. Расскажу тебе про Талалея. Правду ли, ложь говорят, да только равного ему в познании тайных сил тогда не было, да и по сей поры нет. Мог диким зверем или легкокрылой птицей обернуться, медную полушку в золотую монету превратить, а неприятеля в один момент в лягушку или муху оборотить. Хотя злым Талалей никогда не был, наоборот, сердце имел доброе и по натуре был кротким. И, по преданию, приходился он Шацким дальним родственником. Только долго ли, коротко ли, пришла Талалеева смерть. Талалей стал искать, кому свои чары и Черную книгу передать. Так положено, что мог он передать только тому, с кем связь имел кровную. А если не передаст, то не будет ему на том свете покоя. Да только никто из родственников его книгу взять не осмелился. Закручинился Талалей, но настаивать не посмел. На такое дело только вольной волей пойти можно, заставить никого нельзя, – задумчиво проговорила колдунья и странно усмехнулась, – так вот, собрал тогда своих и сказал, что один у него выход: уйти за тридевять земель, чтобы после смерти семью свою не беспокоить. Всем ведь ведомо, что чернокнижник, силу свою не передавший, каждую ночь в дома своих близких приходит, в окна стучит, шарится везде, а когда и весь домашний скот истребляет. А Талалей не хотел зла никому причинять, вот и придумал уйти куда глаза глядят. Да только в тот момент дед Шацкого смеяться начал: мол, чего тебе, старик, далеко ходить. Мы твоей силы не боимся. Как умрешь, мы тебя в гроб ничком положим, пятки подрежем, а между плеч осиновый кол вобьем, и никакая твоя сила против того не устоит! Услышал то Талалей, побледнел, осерчал. И в ярости своей наложил порчу вековечную, проклятие неисцелимое на смельчака и все его потомство.