– Так давай завтра поужинаем вместе и по Москве погуляем?

Кася уговаривать себя не заставила, тут же согласилась, и с благодарностью!

Москва, сентябрь 1589 года

У ворот Федора и Василия ожидала легкая повозка на летнем ходу, запряженная молодой каурой кобылкой. Возница, поклонившись, представился Мануйлой Обухом и сказал, что послан Емельяном Пореченковым, чтобы доставить к нему именитых гостей. Кличка Обух здоровенному детине была в самый раз, хотя возницей он оказался умелым. Повозка шла легко, кобылка была резвая, но послушная, а Мануйло уверенно правил, ловко обходя выбоины и избегая колдобин. Пока ехали, их обогнал молодец на гнедом скакуне. Молодой парень, почти мальчишка, задорно закричал неожиданно высоким голосом:

– А ну постор-рро-нись, кляча!

Возница сделал вид, что собирается огреть удальца кнутом, но намеренно захватил только воздух. Видно было, что они хорошо знакомы.

Емельян жил в большой усадьбе на выходе из Тверской слободы. Дом был обнесен высоким частоколом из солидных сосновых бревен.

«Не дом, а крепость, осталось только познакомиться с гарнизоном», – подумал про себя Федор. И гарнизон полностью оправдал его ожидания. Уже первый страж, открывший ворота, больше походил на разбойника, нежели на слугу почтенного московского купца. Во дворе их внимание привлек давешний мальчишка. Теперь удалец сидел на крыльце и неторопливо жевал тростинку, рассматривая прибывших с откровенным интересом.

– Прасковья, проводи-ка гостей к Емельяну, – обратился к нему Мануйло.

И только в этот момент Федор понял, что было не то в мальчишке. Он с удивлением всмотрелся в безбородое лицо с нежной кожей, голубыми глазами и пушистыми, длинными ресницами. Как он мог не понять, что перед ним была молодая женщина? В мужском платье, конечно, но все-таки женщина!

В этот момент на крыльцо вышел сам Емельян.

– Это мои ребятки, вы уже познакомились, – и, заметив несколько ошарашенный вид, с которым Василий рассматривал удальцов, успокоительно сказал: – Не бойтесь, они смирные. Я на них, как на себя, полагаюсь.

Вид у смирных ребяток был как у бандитов с большой дороги. Они прошли вслед за Емельяном в обширные, больше похожие на просторный холл сени. Потом зашли в большую, хоть и приземистую, но хорошо освещенную залу. Свет, проникая сквозь витражи, рассеивался и окрашивал все в мягкие, праздничные тона. Стены были увешаны фламандскими гобеленами и китайскими шелками. Персидский желто-черный ковер из тонкой шерсти устилал комнату от стены до стены. Огромный, в полкомнаты дубовый стол был застлан узорчатой скатертью с вышитыми неведомыми цветами и птицами. Золотые и серебряные кубки, отполированные до блеска серебряные блюда с изысканными яствами заполняли стол.

– Ну не обидьте, чем богаты, тем и рады, – пригласил хозяин к столу.

Федора с Василием уговаривать было не надо. От аппетитного вида и тонкого запаха кушаний у них уже слюнки потекли. Хозяин же весело разговаривал и то и дело подливал лучшего итальянского вина, привезенного, по его словам, с Сицилии, из Тосканы и Ломбардии.

Никак не ожидали они в доме московского купца встретить такую изысканность и такой выбор блюд. Были лебеди, запеченные с яблоками и черносливом, молочный поросенок, рябчики, политые аппетитным соусом, угри, запеченные в сметане, на десерт – марципан, земляничное, смородиновое и малиновое желе, медовые коржики, таявшие во рту. Такое разнообразие царскому столу было впору. Василий с восхищением похвалил:

– Так и во дворце-то не едят, как вы нас угощаете! Вот уж не думал, не гадал роскошь такую встретить! Расскажешь кому, не поверит…

– А вас рассказывать никто не просит, – неожиданно резко прервал его Емельян и потом, спохватившись, добавил: – Не серчайте, но лучше про увиденное да услышанное чужим людям не говорить. Нам зависть царская и боярская ни к чему. Я человек простой, торговый, а деньги всегда завистливый глаз приваживают.

– Не бойся, Емельян, – уверил его Федор, – мы люди не болтливые, и зависти ты правильно опасаешься.

– Спасибо, подьячий!

– А баба эта в штанах, что я на подворье видел, кем тебе приходится? – не сдержал любопытства Василий.

– Это наша Прасковья, – с неожиданной любовью в голосе ответил Емельян.

– Неужто полюбовница!

– Нет, Прасковья любит того, кого сама выберет. И меня, к сожалению, она не выбрала, – с явным огорчением в голосе ответил Емельян.

На что Василий, поджав губы, осуждающе ответил:

– Ну и хорошо, что не выбрала. Где ж это видано, чтобы баба, ноги раскорячив, на лошади скакала, да еще порты как мужик нацепила, стыд и срам!

– А что, баба не хуже мужика на коне скакать может и много других дел воротить. Даже в стародавние времена, знающие люди говорят, были женщины-всадницы, которым в ратном деле равных не было.

– Амазонки, действительно равных им не было, – подтвердил Федор.

– Ни за что не поверю, чтобы баба лучше мужика воевать могла, – упрямился Василий.

– Ты знаешь, Василий, почему за Прасковью любой из нас горло перегрызет? Да потому что спасла она нас всех, от смерти лютой и бесславной уберегла! Хотите услышать, как все было? – Дядя с племянником только головами махнули, и Емельян продолжил: – Дело было года два назад. Отправились мы караваном тогда на юг. Только повздорил я с одним из тамошних торговых людей, да затаил он на меня обиду. Заплатил степнякам, чтобы меня с людьми моими верными захватили и убили. Они подкупили проводника с дозорным и ночью, как малых детей, всех нас и повязали. Только Прасковье одной уйти удалось. Она в ту ночь особняком свой шатер поставила, в укрытии, тем и спаслась. Нас же в становище отвели и стали к смерти готовить. Да только ночью вдруг шум, топот копыт, ржание раздаются, несколько юрт загорелось, все заметались, а про нас забыли. Хотя мы попытались было путы распутать, но не тут-то было. Да только в тот миг Прасковья в юрту проскользнула, всем путы перерезала. Так мы и ускользнули. Оказывается, она вместо того, чтобы о своем спасении думать, за похитителями нашими по пятам последовала. Понаблюдала с денек и скумекала, как нас освободить. У хана этого был табун самых отборных арабских скакунов. А кто лучше Прасковьи с лошадьми сладить сможет?! Так вот, она вожака привадила и ночью выпустила табун на стойбище. Пока степняки с лошадьми воевали, несколько юрт подожгла. Наши стражи про нас забыли. Вот она к нам и пробралась. Не будь Прасковьи, не говорили бы мы с вами сейчас.

Мужчины с удивлением переглянулись, теперь привязанность Емельяна к девушке стала понятнее.

– Вот видите, а вы говорите, баба в портах да баба в портах… – закончил Емельян.

В этот момент Федор думал об Арине, она ему напоминала Прасковью, наверное, она тоже бы вот так смогла, о себе не думая, дорогих ей людей спасти.